Бьют церковные часы.
И тут у меня замирает сердце. Когда люди так говорят, они подразумевают, что это просто оборот речи. Но мое сердце действительно перестает биться в момент, когда я заглядываю за игровой домик и вижу выломанную доску в заборе. Как такое могло случиться? Мы все проверяли на прошлой неделе. Теперь здесь щель. Достаточно большая, чтобы туда мог пролезть ребенок…
Я отрываю занозистые доски, царапая ладони, не чувствуя боли, пробивая путь на соседний участок. И в этот момент вспоминаю слова Роджера. «…Заходили новые соседи – сказать, что они переустраивают сад».
Здесь пруд. Большой пруд с причудливыми чашами для фонтанов в центре.
И на поверхности воды плавает маленькая красная футболка.
Часть первая
До происшествия
Незабудка (Myosotis sylvatica)
Синий полевой цветок.
История гласит, что когда-то давным-давно пара влюбленных устроила пикник на скале. Девушка заметила красивый синий цветок, растущий на краю. «Какая прелесть!» – воскликнула она.
Молодой человек тут же вскочил, чтобы сорвать его для нее, но потерял равновесие и упал. «Не забывай меня!» – успел он крикнуть, пока летел навстречу смерти.
История-напоминание – как будто мы нуждаемся в этом, – что любовь бывает смертельной.
Глава 1
Элли
Королевская тюрьма Лонгвэйд, Оксфордшир
Четыре месяца спустя
Я обвожу взглядом камеру. Голое помещение, если не считать покрытого пластиком стола, жесткого стула с прямой спинкой, картонной коробки для хранения одежды, двух узких коек и унитаза, чтобы делать свои дела после того, как двери камер запираются. Моя подушка твердая, как камень, потому что новая. Они всегда такие в начале срока. «Думаю, их специально делают жесткими, чтобы ты глаз не могла сомкнуть», – предположила моя сокамерница.
Сейчас ее нет. Так что я лежу на спине и размышляю о всякой всячине. Я потратила жизнь, пытаясь забыть прошлое. Но возможно, пришло время взглянуть в лицо фактам.
От этого может зависеть моя свобода.
Когда я вспоминаю детство – ту его часть до происшествия, – в основном в голову лезут всякие мелочи. Глупые, почти обыденные случаи. Только позднее я поняла, что они предвестники грядущих ужасов.
Взять хоть вареные яйца всмятку. Когда я впервые показывала своему внуку Джошу, как их правильно чистить, то слышала в голове голос мамы, так ясно, словно она стояла рядом со мной на нашей прежней кухне в зеленом пригороде с северной стороны Лондона.
– Легонько обстучи его сверху ложкой, – объясняла она. – А потом возьми нож и аккуратно срежь макушку.
– А разве яйцу от этого не больно? – спросила я.
Мама заключила меня в свои теплые объятия. Я до сих пор помню, как это прекрасно.
– Ах ты, глупышка! Это же не человек. Ты такая чувствительная, Элли! Что мне с тобой делать?
Она говорила это по-доброму. У меня не так уж много воспоминаний о матери, но она редко сердилась, за исключением одного случая.
Родители купили мне куклу. Кажется, на день рождения или на Рождество, потому что в те дни дети получали подарки только по особым случаям. Она была очень красивой, с фарфоровым лицом и желтыми кудрявыми волосами. Когда я ее перевернула, она произнесла: «Мама!» – таким душераздирающим голосом, что мне захотелось обнять ее и не отпускать никогда.
– Жаль, что она не настоящая, – сказала я. – А ты не можешь завести мне братика или сестричку, как мамы моих подруг?
– Нет, – ответила мама. И посмотрела на меня так, будто я ляпнула что-то очень грубое. – Я не могу.
Потом она взяла красивую голубую чашку, которую всегда любила, и швырнула в стену. Какую-то секунду мама стояла, разглядывая осколки на полу. А потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.