Невинный вопрос застиг меня врасплох. Я как раз пыталась найти в мешке последний сухарь. Отчего-то в пути постоянно хочется что-то жевать, и если воды здесь достаточно – кругом ручьи и речушки, а вдоль дороги и колодцы выкопаны, то с едой всё гораздо печальнее. В лесу ягод и грибов еще нет, да и заходить я туда побаиваюсь. Когда намедни собирала землянику, едва не наступила на змею. Орала я так, что всех птиц распугала. Из книги про животный мир Славии я точно помню, что начало лета – самое вольготное время для змей. Они в эти дни к тому же особенно ядовиты. А я ведь собиралась купить провизии у проезжающих мимо торговцев… Интуиция мне подсказывает, что теперь я ничего не куплю. Возможно, мне и не нужно будет.

Я медленно и осторожно оглядываюсь, стараясь не делать лишних движений. Желающих получить пожертвование слишком много для меня одной – целых восемь человек. Их оружие мне совершенно не нравится: уж слишком ржавые эти пики и алебарды. Они не одну войну с Галлией видали, кажется. Спокойно, Стефа! Если бы местные сборщики налогов хотели тебя пристукнуть, они бы уже это сделали. Лучше не сопротивляться. Да и что я могу им противопоставить? Подуть на них ветерком? Расклад не в мою пользу.

- И какая нынче налоговая ставка? – поинтересовалась я, роняя мешок и поднимая руки ладонями вперед. 

- Всё, что у тебя есть, малец, - довольно добродушно сообщил мне заросший бородой здоровяк с кривыми зубами.

- И сапоги, - дополнил один из разбойников.

Я невольно поглядела на их ноги – трое были босы. 

- Зачем вам сапоги, тем более такие маленькие? – растерянно спросила я. – Они ж никому не подойдут! 

- А зачем тебе двенадцать пар ребер и сразу две здоровые руки? – ласково спросил главарь, будто невзначай опуская на мое плечо тяжелую пику так, чтобы она задела щеку.

Я скосила глаза: оружие было совершенно тупое, но от того не выглядело менее опасным. Пришлось снимать сапоги, хотя их было жалко едва ли не до слёз. Руки у меня тряслись, и стащить сшитую по ноге обувь было нелегко. Я радовалась уже тому, что меня никто не торопил – а могли бы. Эх, жаль, что я не некромант какой-нибудь и не могу всерьез причинить вреда этим подонкам!   

Тем временем мои новые знакомые выпотрошили мой мешок и нашли не только кошель и  последний сухарь, но и подорожные бумаги. Я молча наблюдала, как мою еду втоптали в пыль, деньги пересчитали и посетовали, что серебрушек было мало. Запасную рубашку даже не стали перекладывать: забрали вместе с мешком. 

- Степан Кириллович, вы только подумайте! – глумливо заявил наиболее грамотный разбойник, изучая мои бумаги. – Такой хухря и Степан! 

А потом он ухватил мои единственные документы своими грязными пальцами и разорвал их напополам. И еще раз напополам. И еще – до тех пор, пока от них не осталось мелких клочков, разлетевшихся по дороге. Я глубоко дышу и считаю про себя до десяти, а потом и до тридцати. Это всего лишь бумаги, тем более фальшивые! Чтобы хоть как-то сдержать свое праведное негодование, я старательно запоминаю приметы разбойников: заявлю на них в полицию, а еще (когда-нибудь потом) отпишусь отцу. Будут знать, как леди Браенг грабить!

- Ничего сказать не хочешь? – угрожающе ухмыляется кривозубый  главарь. 

- Премного благодарен, господа, - церемонно склонила голову я, надеясь, что в голосе не слышно сарказма. – За целые ребра и руки. 

- Ишь, вежливый, - хмыкнул разбойник. – Ну ладно, живи тогда. Кто к нам с уважением, к тому мы с лаской.

Они заржали, а я вдруг только теперь напугалась по-настоящему. Это не игра. Они сейчас могут сделать со мной всё, что угодно. И отца здесь нет – никто меня не защитит. Стиснула зубы, чтобы скрыть дрожащий подбородок, и молча смотрела, как они уходят прочь, действительно меня не тронув. Едва они скрылись из виду, я обессиленно падаю на траву и больно прикусываю костяшку указательного пальца, чтобы унять запоздалую истерику. Сегодня мне повезло, но так не будет вечно. Путешествовать в одиночку страшно  не только женщине, но и одинокому путнику.