Никита оборвал себя. Он запретил себе думать о прошлом, просто чтобы не сойти с ума. Если не думать о том, что было, можно даже делать вид, что ты живешь, а не существуешь. Надо поскорее сбагрить парня матери, а там уже с чистой совестью продолжать войну. Которую не он начинал, но в которой он должен победить. Обязан.

А мальчишка не ведал о проблемах Елагина и продолжал болтать. О том, как ему непривычно в новой школе, о том, что ему здесь нравится больше, чем в Штатах, и маме тоже здесь больше нравится, она просто не признается. О том, как ему нравится физика, вот только непонятно объясняет учитель…

— Постой, Даня, какая физика? — очнулся Никита. Он посмотрел в зеркало на мальчика, сидевшего в машине на заднем сиденьи. — Ты в каком классе? И, кстати, ты как здесь сразу в школу пошел, разве ты не на английском языке учился?

Оказалось, Даниэль Фон-Россель в Штатах ходил в русскую школу, мама нашла какую-то общину, ей там никогда не нравилось, и она всегда хотела вернуться. Сам Данил вундеркинд, изучает физику с пяти лет, а сейчас застрял на строениях атома, какие-то сложности с притяжением электронов к ядру…

Закончилось тем, что Елагин съехал на обочину, влез в планшет и минут двадцать изображал героя фильма «Вспомнить все», зато по итогу был награжден счастливой щербатой улыбкой. И почему-то был неимоверно горд собой. А озадачен еще больше, пожалуй, ему пора отдохнуть, когда все закончится, не мешало бы съездить куда-то, можно взять с собой Анжелу. Или Диану. Все равно.

Мальчик продолжал болтать, и когда впереди показался дом за трехметровым забором из красного кирпича с возвышающимся скворечником охранника, Никита испытал даже что-то похожее на сожаление, и это тоже его глубоко поразило. Он был уверен, что разучился чувствовать что-то отличное от равнодушия, все чувства давно забыты и надежно похоронены под обугленными обломками прошлого.

— Приехали, Даниэль, — он повернулся к мальчишке и углядел расстроенную мордашку. А ведь тот даже не спросил, что он делал на их тренировочной базе, понял ведь, что сел не в ту машину, а почему его сразу не отвезли домой, не спросил.

Данил высунулся в окно и позвал охранника, тот едва не скатился вниз по ступенькам. Ворота медленно отъехали в сторону, но Никита въезжать не стал, вышел из машины и снова впал в ступор перед доверчиво протянутой узкой ладошкой. Он решил его измором взять, этот пацан. Ладно, пойдем.

И увидел ее. Она стояла на дорожке у дома, высокая, ну как высокая, все равно до него не доросла на хорошие полголовы. И очень тоненькая, это Никите совсем не понравилось. Он рассчитывал на более мощного противника, чем хрупкая женщина. Они подошли ближе, и ему захотелось выматериться.

Какая женщина, это же девчонка! Она совсем девчонка, почему его никто не предупредил, что ему предстоит война с какой-то пигалицей?

— Я думал, ты старше, — вырвалось само по себе, и Елагин увидел, как удивленно округлились глаза над шелковой повязкой.

Он не планировал ничего такого говорить, но та, с которой он собирался воевать, оказалась и правда слишком молодой для такой хватки и таких космических денег. Впрочем, у нее могли быть просто толковые советчики.

Никита рассматривал ее с любопытством, не в силах отвести взгляд. Легкая повязка скрывала лицо, говорили, что она прячет под ней жуткие шрамы, вроде как она попала в аварию и горела в закрытом автомобиле. Сам Елагин считал, что, возможно, она кого-то просто сильно достала, и ей плеснули в лицо кислотой — судя по методам, которые эта дамочка использовала в бизнесе, вполне могло быть и одно, и другое. Но над повязкой особых повреждений видно не было, зато были видны глаза, большие, темные, что смотрели с опаской, поднимая в душе смутное чувство горечи и злости.