9. Глава 9.

А, вообще, мы взрослые люди! Моя кровать намного шире, чем его, поместимся и постараемся не разодраться. Да и спокойней так, а то всю ночь туда-сюда пробегаю. Тут слышу вопрос из одеяла, тот же, что и у меня,

- А ты где спать будешь? – реагирую быстро и уверенно, чтобы даже не подумал, что меня что-то смущает,

- С тобой! Не боись, хоть у меня и колоссальная потребность в мужиках, но тебе не светит, насиловать не собираюсь, ты не в моём вкусе, дружок, - молчит.

Тем более, у меня такая бронебойная пижама с начёсом! Да ещё и поросячьего розового цвета. В ней никто не страшен, зато я страшна, тут не до страстей! Забираю её и ухожу на другую половину переодеваться, умываться. Не при нём же? Хотя он бы, думаю, не удивился, я же шлёндра. А разве у шлёндры есть стыд?

Возвращаюсь и отчуждённо накрываюсь последним оставшимся одеялом, лежу, как солдат по стойке смирно, он тоже на край отодвинулся, так что между нами ещё и третьего положить можно. На ум приходит Красавчик, становится смешно.

- Спокойной ночи, - гашу ночник, чтобы не увидел мою улыбку, а то, боюсь, истолкует по-своему. Ещё бы уснуть как-нибудь.

Честно пытаюсь считать ворон, слонов, баранов, козлов где-то в течение получаса, но потом ловлю себя на том, что считаю ритмичную дробь, которую выбивают зубы одного совершенно конкретного козла. Больше так продолжаться не может!

- Ну всё! Хватит! Кто не спрятался, я не виновата! – стаскиваю с себя пижаму, под которой трусы и мягкий топ, - ползи сюда, буду тебя греть комиссарским телом! – ужас! Что я творю?! Ещё утром градусник не знала, как ему поставить, чтобы случайно не коснуться, уколы делала чуть ли не дистанционно и прослушивала, боясь сделать вдох, а теперь собираюсь провести ночь в обнимку! Успокаиваю себя тем, что это совсем другое! Мне просто необходимо согреть пациента! Любой доктор, любой нормальный человек, понимающий в теплообмене живых организмов, поступил бы на моём месте так же.

И он, стуча зубами, подползает, я распутываю его из одеял, стаскиваю футболку, и накрываюсь всеми тремя вместе с ним, а потом, прижимаюсь как можно теснее, обвивая руками и ногами. Боязно и невероятно волнительно ощущать его всей поверхностью оголённой кожи, как будто и её нет, а я - сплошной сгусток чувствительных нервных окончаний. Он замирает, опасаюсь даже дышать, сейчас оттолкнёт и заявит, что я всё это придумала нарочно: затащила его в свою постель, раздела, сама обнажилась, чтобы соблазнить бедолагу! Я же, по его мнению, только этим и занимаюсь регулярно!

Но он не отталкивает, сам, просунув руку мне под спину, обхватывает кольцом, вжимается всем дрожащим телом, утыкается носом куда-то в шею, отчего мне становится щекотно, и сбивчиво шепчет туда же,

- Прости… за всё прости! Я – урод!..

И вот после этого его извинения мне почему-то очень хочется объясниться, оправдаться, рассказать ему, что не такая уж я падшая женщина, как он считает. И я рассказываю тихо, долго, честно, опуская лишь некоторые подробности.

Я не замечаю, когда его перестаёт трясти, когда его тело начинает согреваться и расслабляться. Спохватываюсь только тогда, когда он вдруг целует меня в шею, поднимается выше и касается губ.

И в этом поцелуе больше нет никаких сомнений, никакой злости, никакого холода. Лёд нашего отчуждения тает на глазах, тела, так долго боровшиеся с разумом, побеждают и ищут единения. Он не знает, как я отреагирую, я тоже не знаю, как он любит, но тела знают. Сразу знали, ещё пятнадцать лет тому назад. Просто не надо им больше мешать. Нужно один единственный раз отпустить себя и поверить в чудо…