– Я заслал маляву на «сороковку», где ты мотал срок, – мрачно изрек вор.

«Горобец» по-хохлятски значит «воробей». В молодости, говорят, он и был похож на воробья. Невысокого роста, тощий, волосы взъерошены, вечно куда-то скачет. Со временем он заматерел, остепенился. Взгляд стал похож больше на соколиный, чем на воробьиный. Хищный у него взгляд, пронизывающий, до самых печенок продирающий. Немалых усилий стоило Родиону держать себя гордо, независимо. Но не нагло, не вызывающе.

– Зачем? – достаточно вежливо спросил он.

– Здесь, говорят, ты шараги уличные водил, шпаной заправлял.

– Да было дело.

– По малолетке ты в авторитете был, так?

– Вроде так.

– Срок по правильной статье схлопотал, так?

– За кражу, было дело.

– На себя все взял... Хотя сам-то ничего не поимел. Другие поимели...

– Вы и это знаете? – уважительно удивился Родион.

– Я знаю все, – одними губами улыбнулся вор. – И как у «хозяина» ты себя вел, тоже узнаю. Что, если ты из этих, из «обиженных»?..

О чем это он?

– Понял, – с усмешкой кивнул Родион. – Курица не птица, «петух» не человек... Нет, с этим у меня все правильно. Сами подумайте, пошел бы «обиженный» на поклон к законному вору?

Опущенный люд ненавидит воров. Потому как они установили жестокие законы, по которым человека можно сделать пидером из-за мелкой оплошности. Родион знал случай, когда «блатной» отмотал срок и откинулся на волю. Только недолго водку он жрал. Даже бабу поиметь не успел. Зарезали его. И не просто, а с особой жестокостью. Особенно пострадало мужское «хозяйство». Менты не облажались, вышли на убийцу. Им оказался бывший «петух», который по воле погибшего целых пять лет страдал от бесконечных унижений в петушином углу. Сам он вышел на свободу на год раньше. И все это время готовился к мести. И отомстил за свою поруганную честь. Родион нисколько не осуждал его.

– Всяко бывает, – уклонился от прямого ответа Горобец. – А ты, получается, ко мне на поклон пошел?

– Ну так я хоть «мужиком» на зоне был, но ваши воровские понятия уважаю...

– По понятиям беспредельные «животные» живут. Рэкетсмены которые. А мы по законам живем... Значит, уважаешь наши законы?

– Не все, – признался Родион. – Но почти все...

– Ну спасибо, – язвительно усмехнулся вор.

– Я и на зоне в «общак» воровской отстегивал.

Можно подумать, там, за колючкой, у него был выбор – платить или нет.

– И сейчас считаю, что перво-наперво в «общак» должен отстегнуть... Вот, деньги принес. Шестьдесят тысяч...

– Ты полагаешь, я их приму? – резко спросил Горобец. И впился в Родиона пронзительным взглядом.

– А что? Я ж на благое дело. Сам у «хозяина» был, знаю, как там, в неволе, нужен «грев».

– Хитер ты, бобер. По беспределу шум поднял, Капитона потеснил. А теперь откупиться хочешь?

«Не пойдет», – так должен был сказать вор. Но не сказал. Подал Родиону надежду.

– Почему по беспределу? Мы с друзьями автомастерскую открыли. Капитон наехал. Мы ему «стрелку» забили. А он на нас положил с прибором. И мастерскую спалил. А это большой убыток... Я ему что, сосунок недоделанный, чтобы такое дело прощать? Пришлось толпу поднимать, уму-разуму Капитона учить...

– Да уж вижу, развернулся ты круто. С места сразу в карьер... Только Капитон не успокоился. Ножи на тебя точит.

– Знаю, – кивнул Родион. – Потому к вам и пришел. Хочу, чтобы вы нас рассудили. По своим законам рассудили. Если скажете – рынок ему отдать, отдам. Скажете – извиниться перед ним, извинюсь.

Горобец был польщен. На лице его это никак не отразилось. Хотя взгляд потеплел. И голос дрогнул.