Получив подтверждение на операцию, Эмили была рада, что та будет проведена именно здесь. По крайней мере, это докажет, что она не отлынивает от работы.

В палату, толкая тележку и придерживая белый пластиковый поднос на ней, вошла медсестра. Она была старшей сестрой, о чем свидетельствовали темно-синие брюки и темно-синяя блуза, а не голубая, которую носили палатные медсестры. Эмили еще не была с ней официально знакома. Когда она проходила собеседование, эта женщина была в ежегодном отпуске, и с тех пор они виделись лишь мимоходом.

– Вы Нина, не так ли? Мы еще не работали вместе, но я видела вас в коридоре. – Нина сурово посмотрела на нее, и Эмили почувствовала, что краснеет. – Извините, я хотела сказать, сестра Бэрроуз.

Сестра Бэрроуз подошла к краю кровати и взяла в руки медицинскую карту Эмили. Нахмурив брови, пробежала ее глазами, а затем спросила:

– Кто поместил вас в эту палату, мисс Джейкобс?

Эмили пожала плечами:

– Шелли. Медсестра из приемного покоя.

Нина Бэрроуз нахмурилась еще сильней:

– Она поступила неправильно. – Затем, похоже, осознав свой резкий тон, заговорила чуть мягче: – Извините, я не знала, что вы здесь. Вас следовало поместить в палату номер двадцать девять.

Палата № 29 была одноместной, и Эмили была благодарна, что ее сочли достойной отдельной комнаты. Оставалось надеяться, что у Шелли не возникло проблем из-за того, что она поместила ее не в ту палату.

– Здесь так уютно…

Нина подняла палец.

– Одну минуту. Хочу убедиться, что наша новая сотрудница не положила других пациентов не на те кровати.

Когда сестра Бэрроуз вернулась, Эмили с радостью отметила, что на этот раз эта суровая особа была не такой сердитой. Скорее даже заботливой: быстро произвела ряд процедур и помогла Эмили надеть очень плотные, внешне непривлекательные, белые операционные чулки.

– Как вы устроились?

– Вы имеете в виду, как пациентка или как медсестра?

– Как медсестра. Вам не кажется, что здесь все гораздо спокойнее?

Судя по ее вопросу, сестра Бэрроуз подумала, что Эмили пришла сюда прямо из отделения экстренной медицинской помощи, без всякого перерыва в карьере. Ей очень хотелось на это надеяться – и на то, что ее новые коллеги не в курсе, что на самом деле у нее имелся перерыв длиной в целый год. В своем заявлении Эмили вполне правдиво указала дату увольнения со своей последней работы шесть месяцев назад. Таково было ее собственное решение: уйти, получив полную оплату за шесть месяцев. У нее не было ни малейшего желания перебиваться еще полгода на полставки, зная, что она уже больше не вернется. На собеседовании Эмили не спросили, откуда в ее работе такой перерыв, хотя она и была готова сказать, что ухаживала за своими больными родителями; впрочем, это было недалеко от истины.

– Да, здесь другой темп, но не менее интересно.

Сестра Бэрроуз пристально посмотрела на нее:

– Я выдержала в неотложке лишь год. Если честно, не могла смотреть на людские страдания. – Она подошла к раковине, вымыла руки, насухо вытерла их и вновь протерла пропитанной спиртом салфеткой. – В комнате для персонала можете звать меня Ниной, но в палате я – сестра Бэрроуз. Думаю, так лучше для рабочих отношений.

Эмили нахмурилась. Нина – вернее, сестра Бэрроуз – показалась ей немного занудной. Когда она повернулась к ней спиной, Эмили даже обрадовалась. В ее старой больнице все называли друга друга по имени, даже когда обращались к врачу – правда, не в присутствии пациентов. Так было лучше для рабочих отношений. Она подозревала, что сестра Бэрроуз училась на медсестру еще в те дни, когда сотрудницы, выходя из отделения, поверх формы надевали вычурные шляпки и накидки, а врачей именовали исключительно «доктор».