Потом был удар. Боль и её крик. Хруст и треск. А следующие удары наносились, казалось, с большей силой и, как потом скажет усатый следователь, целенаправленно. Били по рукам. От охватившего шока, не могла сказать, закончилось ли это быстро или продолжалось бесконечно, но в память яркой волной врезался звон тяжёлого металла, соударяющегося с сухим от мороза асфальтом. Короткое и грубое: «Валим!».

Слёзы, снова боль, теперь ещё сильнее, потому что шок проходит, потому что терпеть невозможно. Подступающие одна за другой волны тошноты, смешивающиеся со слезами, хриплые крики и призывы о помощи, которые в тихом районе не слышны тем, кто ложиться в девять часов спать, потому что завтра к семи нужно бежать на работу. А потом… наверно на какое-то время теряла сознание, потому что следующей чёткой мыслью было понимание, что она в машине скорой помощи. Боль теперь сковывала всё тело, сухие потрескавшиеся губы, разрывающееся от отёка горло и чёткое осознание того, что это конец. Конец чего-то очень важного.

Уже потом, через год она будет понимать, что эти мысли были началом одного большого конца её маленького света. Когда после множества операций пальцы не сгибались и были растопырены в разные стороны, некоторые из них скрючены уродливой дугой, а мизинец на правой руке при истерике и нервном стрессе, в который превратилась вся её жизнь, от судороги выворачивало в обратную сторону.

Лора думала, что уже разучилась плакать, часами смотрела в окно, не стараясь предугадать погоду: её тело предвещало о любых переменах задолго до того. Руки в суставах буквально наизнанку выворачивало за несколько суток до дождя, ветра, магнитных бурь, которыми грозился диктор с телевидения. Жизнь остановилась примерно между четвёртым и пятым шагом крошечной палаты, выкрашенный в убогий грязно-синий цвет. Это сейчас стены выглядели оптимистичнее, а когда она только заселилась, были серые и обшарпанные.

Следователь за этот год приходил всего лишь два раза. Первый – чтобы снять показания, второй – чтобы сказать, что в связи с отсутствием улик, дело приостановлено, обо всех последующих изменениях он будет уведомлять в письменном виде представителей органов опеки.

Каждый последующий день походил на предыдущий, сменялся ночью и наступало утро, то же, что было вчера, позавчера… Медсёстры жалостливо смотрели вслед, врачи отводили взгляд, сетуя на то, что они сделали всё возможное. Седой лысеющий главврач успел предупредить о том, что её выписывают на домашний режим, на самом деле, просто надоело каждый раз смотреть ей в глаза. Лора это чувствовала. И даже не было обидно. Она не смирилась, она всё ещё чего-то ждала… наверно чуда… но с течением времени всё отчётливее понимала, что чудеса в её жизни подошли к концу.

Перед выходными приезжала директриса детского дома, улыбалась и обещала по достижению совершеннолетия устроить её в хороший дом инвалидов, который в области. Там платили пенсию. Этими деньгами больные могли распоряжаться самостоятельно, а желающим предоставляли работу. Лора сделала вид, что этому обрадовалась, съела с «особой любовью» нарезанное дольками яблоко, стараясь мысленно успокоить правый мизинец, который уже пульсировал болью. За последние пару месяцев она практически научилась подавлять негативные эмоции, но сейчас никакой самоконтроль не желал поддаваться.

А вот в понедельник утром, когда заботливые медсёстры уже упаковали нехитрый багаж в тот самый рюкзак с колокольчиками и небольшой пакет, пожертвованный раздатчицей. У пакета на боку была приличная по размерам дыра, заклеенная широким белым пластырем и оптимистичная фраза, выведенная белыми буквами на тёмно-синем фоне, изменилась по принципу известного мультика, в котором корабль «Победа» был переименован и носил название «Беда». Такой ассоциации Лора невесело хмыкнула, но комментировать не стала. Терпеливо ждала, когда же её заберут, морально была готова к скорым издёвкам и подколам. Даже здесь, в больнице, где все, казалось бы, взрослые люди, за её спиной нередко хихикали, пытаясь подавить откровенный смех, чего уж ожидать от детей, который в жизни ничего кроме жестокости не видели. От унылых мыслей не хотелось находиться в замкнутом пространстве, хотелось сбежать на простор, на воздух, но нужно было ждать…