И когда свет ярких фар на миг закрыла высокая фигура мужчины в облегающих брюках и рубашке, Хулио затрясся, как на электрическом стуле.

- Да кто ты такая? Черт дернул меня с тобой связаться...

Я решительно ничего не понимала. Только отметила в уголке сознания, что меня восхитил этот автоперформанс, и я смотрела в спину мужчины с интересом. Желая увидеть его лицо. Но он не спешил оборачиваться.

А затем и вовсе случилось то, что не просто удивило меня –даже заставило усомниться в реальности происходящего. Когда незнакомец. Словно виртуоз-маэстро, поднял ладонь, и выскочившие из машин карабинеры обошли его, направляясь к нам.Вот тут я сбросила сети удивления и непонятного очарования. Да и как оставаться невозмутимой, когда один из крепких полицейских буквально вырвал двери и вытащил из машины трясущегося Хулио. Не обращая никакого внимания на его Нет, нет, нет»! и даже «я же все сделал, как договаривались!» распластал его на капоте.

От шока я вжалась в кресло. Смотрела, как танцора припечатали резиновой дубинкой по копчику, а затем, ощупав, крепкий сержант достал из его кармана пакетик с таблетками.

От ужаса я зажала уши руками. Хулио пытался что-то сказать, указывая на меня, пока на него не надели наручники и не увели прочь.

Когда дверца открылась, мои нервы сдали. Понимая, что ближайшее время я проведу, оправдываясь, в полицейском участке, я просто сломалась. Усталость, мамины проделки, теперь это…

Меня затрясло в рыданиях. Обхватив себя руками, я затрясла головой, игнорируя протянутую руку.

И даже не понимая, что белая ткань пиджака, как и большие часы «Кроликс» на запястье, увитом, помимо этого, еще парой браслетов из натуральных камней, как и аккуратный мужской маникюр даже при очень большом стечении обстоятельств не могли принадлежать сотруднику полиции…

3. Глава 2

Орландо

Есть одна тонкая черта. И я намерен перешагнуть ее уже сейчас, в следующий момент.

Мне плевать на то, что еще рано. Что моя будущая добыча еще не сломлена, не напугана, не доведена до отчаяния, оттого я рискую получить не ее покорность, а отторжение.

Я давно забыл, что такое сантименты. Я ломал многих, не испытывая никаких угрызений совести. Но с Альбертой Танчини все мои прежние принципы вылетают в трубу. И я не могу найти этому пояснения.

И вот она так близко. Нет разделяющего нас расстояния. Я второй раз в жизни смотрю в ее лицо так близко, втайне надеясь увидеть в больших перепуганных глазах узнавание. А если я увижу в них радость от встречи… Сложно сказать, к чему это приведет.

Я либо отменю свое жестокое распоряжение загнать малышку Альбу в тупик, либо потеряю над собой контроль и присвою ее на самых жестоких условиях. Раньше осуждал Моретти, заявившего права на дочь comare Моники. А сейчас понимаю, что в шаге от того, чтобы также выпустить своего голодного зверя.

Крик за спиной. Хмурюсь. Он вырывает меня из дурмана, вызванного созерцанием испуганного личика самой желанной женщины в мире.

Этого альфонса, у которого кроме танцевальной школы за плечами и трусливой душонки нет и никогда не будет ничего другого, нашли парни Энцио Рикконе. Когда я сказал, припугнуть Альбу якобы обнаруженными у нее в суме наркотиками, я не имел в виду, что при этом надо облизываться и уезжать со слащавым отбросом. Оттого мне его не то что не жаль – нет, жалость вообще несвойственное мне качество. Я сам лично позабочусь, чтобы ему отбили пару жизненно важных органов, опустили в камере, а там, если не успокоюсь – чтобы еще и посадили минимум на пять лет.