– Не смооотри так.

– Почему?

– Ты слишком прииистально разглядываешь. Я смууущаюсь.

– Хорошо, хорошо, как скажешь, все для твоего комфорта. Не  хочешь, значит: не буду, – и потрепала его по руке.

Совсем по-дружески, просто захотелось. Снова захотелось дотронуться.

А он отдернул ладонь и медленно произнес:

– И… вот… этооого… тоже… не нааадо… Я не привыыык, что ко мне… прикасаааются…

– Ладно, ладно, – сплела пальцы в замок. – Все поняла, обещаю больше так не делать. Дай посмотреть, что ты там накалякал.

Он улыбнулся и пододвинул блокнот, исписанный на трех листах.

Сколько же времени я на него смотрела?

«Моя биологическая мама отказалась от меня еще в роддоме. Не знаю, из-за того ли, что я не такой, как все, или по другой причине, но факт остается фактом. Но  мне повезло: меня усыновила святая женщина – настоящая мама. Она в тот день родила мертвого ребенка и очень переживала, а, узнав, что другая родительница так просто, без зазрения совести, подписала документы об отказе, подумала, что это знак. Еще в роддоме ее предупредили, что я альбинос и что намучается она со мной. Но мама не испугалась трудностей и, пройдя все необходимые процедуры и проверки, все же усыновила меня. Конечно, тогда она не знала: насколько ей будет тяжело. По мере взросления у меня стали проявляться проблемы со зрением и слухом, а из-за этого: задержка в развитии. Насмешки и непонимание со стороны сверстников усугубляли ситуацию, я закрывался и почти ни с кем не разговаривал. Походы к психологу стали частью моей жизни. Но не сильно помогали, поэтому я и сейчас разговариваю очень медленно и не четко, а если волнуюсь, то еще хуже, так что мне легче писать».

– А слуховой аппарат, почему не носишь?                     

«Он у меня есть. С ним я стал слышать приколы и обсуждения. Не смог с этим справиться, иногда легче не знать о том, что говорят за спиной. А дома он мне не нужен, я не различаю только шепот».

Он печально вздохнул и отвернулся к окну.

 А я решилась и задала напрашивающийся вопрос:

– А, где твоя мама?

Он написал:

«Умерла».

– Прости, прости, я не знала, – прошептала, сглатывая подступающий к горлу комок.

А он продолжил:

«На момент родов ей было сорок восемь лет. Долгое время у нее не получалось забеременеть обычным способом. Такое сейчас, к сожалению, не редкость, как я понял по ее рассказам, и она воспользовалась ЭКО. Мужчины рядом не было и  трудности со мной во многом ее подкосили. Сердечный приступ».

У меня навернулись слезы на глаза.          

– Извини, что завела этот разговор, мне так жаль, – по инерции протянула ему руку, а он, секунду подумав, вложил свою ладонь в мою. И сразу стало легче дышать.

– А как же ты один? Ну, тебя не отдали в детский дом?

«С ней это случилось через месяц после моего восемнадцатилетия. Я уже совершеннолетний, но учусь в одиннадцатом классе, потому что на год позже пошел в школу. Так что я давно самостоятельный и живу один».

– А как ты себя обеспечиваешь?      

Он усмехнулся:

«Я пишу программы уже несколько лет, помогаю другу. До восемнадцати официально не был устроен, а теперь работаю по контракту. Деньги есть и хорошие. В свободное время посещаю интеллектуальный клуб, где с командой единомышленников участвую в различных соревнованиях и за победу получаю призы. Я не веду асоциальный образ жизни, как может показаться на первый взгляд. У меня есть друзья и подруги. Но, хватит обо мне, расскажи лучше о себе».

– О, даже не знаю с чего начать, – от неожиданного перехода заметно занервничала. – Я живу в деревне с мамой, помогаю ей с хозяйством, но мечтаю переехать в город. Отца и родственников по его линии никогда не видела, кроме тети, которая помогла мне попасть в вашу школу. Друзей-товарищей не имею, общаюсь со всеми хорошо, но держу дистанцию. Вот, – развела руки в стороны, –  мечтаю о красивой жизни, подстать себе, – томно вздохнула и захлопала ресничками на манер Миланы.