— Не какой, а какая, — невозмутимо поправил его Тимофей. — Василиса. Мы с ней в одном классе когда-то учились.

Мирон успокоился, немного, но тут же настороженно уточнил:

— И-и-и что? Почему именно она?

— Сейчас сам всё увидишь, — пообещал Тимофей, ничуть не смутившись, ухмыльнулся, только усилив Миронову подозрительность и заинтересованность всех остальных, затем распорядился: — Я поближе к лестнице подойду, чтобы встретить, а вы здесь оставайтесь. И молчите. Чтобы не спугнуть раньше времени.

— В каком смысле… — начал Мирон, хотел спросить, что однокурсник имел в виду под «спугнуть», но тот уже оттолкнувшись от стены, уже решительно направлялся в сторону лестничной площадки.

Не дошёл немного, остановился, теперь уже привалившись задом к подоконнику. А минут через пять объявилась ОНА.

Размашистым шагом приблизилась к Любомудрову, на ходу повертела головой, осматриваясь, скользнула по парням и по Мирону абсолютно равнодушным невидящим взглядом, словно их тут и не было — так, пустое место, скучные детали интерьера. А сама-то?

В любой иной ситуации он бы такую тоже не заметил. Если только на поржать. Не девушка, а нечто невразумительное, не поддающееся определению. Даже не из серых мышек, в которых тоже есть определённая прелесть.

Точно не дюймовочка, ростом выше среднего. По сути ноги должны быть длинными. Но не только ноги, а вообще ничего не разглядишь.

Широкие брюки, рубаха-оверсайз. Хотя, скорее всего, там и разглядывать особо нечего — плоская, как доска, и сзади, и спереди. Потому и прикрывает дурацким шмотьём. Волосы закручены в какой-то уродский пучок, словно у неё на голове большая шишка, из которой торчит короткий, похожий на метёлку, хвостик. Личико вроде ничего, миленькое, но выражение на нём — даже вот приближаться не хочется.

Офигеть! Где только Любомудров такую откопал? Словно специально держал в заначке для подобного случая. Вот же умник хитросделанный. И на кой чёрт Мирон при нём решил выделаться? Без него проще обошлось бы, договорился бы на какую-нибудь заучку-скромницу. Или на недотрогу-динамщицу.

Первые такие непосредственные и чуток блаженные, про любовь и преданность очень много и красиво говорят, иногда прям заслушаешься. А за вторыми наблюдать по приколу, как они показательно ломаются, цену набивают, строят из себя невинных, бормочут что-то про «я не такая, отцепись», но у самих давно трусы мокрые, а в глазах похоть и нетерпение — ну когда уже можно будет забить на церемонии и сдаться.

С такими Мирон прекрасно знал, как обращаться. А с этой даже ради экзотики связываться не тянуло. И такое ощущения, будто когда-то сталкивался уже с этим чудом.

Мирон так и спросил у Тимофея, когда тот, недолго пообщавшись с бывшей одноклассницей, вернулся на прежнее место:

— Я её уже где-то видел?

— Ну наверняка, — согласился тот. — Где-нибудь в универе.

— А она точно натуралка? — уточнил Мирон, представив, как эта типа девушка выглядит, произнёс пренебрежительно и чуть брезгливо, разделив по слогам: — Ва-ся.

— Натуральней не бывает, — заверил его Тимофей, прищурился иронично. — Или ты уже всё, на попятный? — А потом опять открыто ухмыльнулся, поинтересовался снисходительно-высокомерно: — Пути отступления ищешь? Неужели настолько слабó? — Напомнил ехидно: — А уверял, что любую.

И Мирону ничего другого не оставалось, только заявить независимо и гордо:

— Так я и не отказываюсь. Просто побольше узнать хочу.

— Ну спрашивай, — откликнулся Любомудров. — Что знаю, расскажу. — И сам начал, не дожидаясь: — Школу на отлично окончила. Сейчас на повышенную стипендию учится.