В памяти всплыл летний лагерь, соревнования в бассейне, где все тоже шумели и галдели, поддерживая своих, все, кроме тренера нашей команды по плаванию, колоритного лысоватого мужчины в красной майке и с секундомером на шее. Он сидел на трибуне и смотрел на нас обреченно. Выражение его лица выглядело нецензурным, настолько красноречивым, будто соревновалось в красноте с футболкой. Открытым текстом читалось, что нам в случае поражения будет лучше утопиться с горя, чем видеть горе его. Я уже знала, что если мы выиграем, то он напьется, а если проиграем, то он напьется так, что неделю его не будет видно на горизонте.

Я увидела, как позади него появилась Грета, вот что мне подсказывало сердце. Она помахала мне рукой и села рядом с Дэном, я тоже помахала ей в ответ. Между теми махами, которыми я пыталась еще сильнее разогреть свое тело, а скорее всего движениями этими мне хотелось быстрее подогнать к финишу Хорхе, который все еще боролся там на середине бассейна со стихией. Конечно, ему было сложно, он ковырялся еле-еле, будто у него не было одной руки.

Возможно, если бы он мог видеть, что сейчас рядом с Гретой рассаживались еще несколько подружек-гимнасток, среди которых была и Сальма, по которой он сох (даже сейчас, будучи в воде), хотя шансов у него не было никаких, она – дочка директора центра. Девочка симпатичная, но заносчивая, а голова у нее была завалена всякой ерундой. С ней можно было провести некоторое время, пока она не начнет совать свой длинный нос (нос у нее действительно был длинноват, но длинные ноги все компенсировали) в дела людей, которых ты знать не знаешь. Знай он, что она сейчас смотрит на него, он начал бы по обыкновению сохнуть, и, возможно, ему было бы легче плыть.

Ах, как же нам не хватало сейчас этой легкости, потому что две соседние дорожки уже плыли кролем и разрыв между нами, между нашим брассом и их кролем, теперь начал увеличиваться с геометрической быстротой. Все равно что лягушка пыталась догнать окуня и щуку.

Я уже стояла на тумбочке и видела в воде человека в плавательных очках и в синей шапочке, который приготовился к прыжку, будто вот-вот хотел наброситься на меня, когда Хорхе вытянулся в последний раз.

Едва он коснулся бортика, я вылетела с тумбочки, насколько это было в моих силах. Прохладная пучина поглотила тело, я сделала несколько мощных движений тазом, будто пыталась проникнуть, протиснуться в самую сущность воды, в ту невесомость, где тело мое стало космическим.

Так прошло лето, потом осень, потом зима, весна, снова лето. Снова я вышла на балкон и встретила мужчину в трусах и с сигаретой, который теперь стоял рядом и курил на соседней террасе. Он многозначительно посмотрел на меня:

– Как вам это удалось?

– Вы про книгу?

– Гм, – замялся мужчина.

– Я сама не знаю. Мне до сих пор не верится, что можно проснуться однажды знаменитой. Я думала, что такое бывает только в американских фильмах.

– Нет, как вы оказались здесь? Вы же недавно только были в доме напротив. А теперь в моем.

– А, извините, я думала вы из… В общем… Не важно. Если вы об этом. О доме. Так два года прошло.

– Два года? Не может быть. А что за книга?

– Ну, это долгая история.

– Я так понимаю, теперь мы соседи, так что время есть.

– Вижу, у вас его прямо вагон.

– Да вы не обижайтесь. Я правда про книгу ничего не знаю. Практически не читаю.

– Я тоже не знаю, с чего начать.

– С самого начала.

– Меня уволили, я была стенографисткой, а печатать жуть как хотелось, но что? Я начала слышать то, что говорят стены.

– Стены?