– А я тут решила, что позже дарить подарки можно, а вот заранее нельзя. А раз он уже был, то держите с небольшим опозданием. И сегодняшний ужин мы тоже посвятим вашему недавно прошедшему дню рождения. Вот, – протягиваю я ему дары.

Он недоверчиво берет их в руки, заглядывает, странно хмыкает, а я начинаю торопливо объяснять:

– Тут только самое необходимое. И совершенно не потому, что мне стыдно рядом с вами. Просто я решила, что крова и еды недостаточно. И решила еще вот… Ну действительно, там все пригодится. И это от чистого сердца.

– Спасибо, Лана. Вы позволите мне отлучится на часик, пока вы будете заниматься ужином? Тут недалеко, я пешком обернусь. – Он прижимает к груди пакеты с дешевым тряпьем так, будто ему вручили баснословную драгоценность.

Я пожимаю плечами. Надо так надо. Откуда мне знать, что нужно человеку. Вдруг решил все же выпить тайком бокал пива, или в аптеку надо забежать за каким-нибудь лекарством или презервати… Стоп. Тебя это не касается.

– Конечно, идите. Мне помощь не нужна, только раздражают лишние руки и глаза на кухне.

Ужин уже на столе. И я даже зажгла две свечки, купленные им же в супермаркете. А я сижу, как дура, переодетая, наблюдая за тем, как огонек слегка колышется на сквозняке. Вернется ли? Не напрасно ли я тут изгалялась с этим дурацким ужином? Может, для него и полученного более чем достаточно от доверчивой лохушки?

Пожимаю плечами, поражаясь собственной беспечности, и открываю бутылку розового вина.

И тут открывается неплотно притворенная дверь.

Я оборачиваюсь и чуть не выливаю на себя свой глоток вина.

Мужчина на пороге похож на картинку из модного журнала. Да, на нем дешевые джинсы, футболка, купленная на распродаже, и парусиновые кеды за пять евро. Но на голове царит идеальный порядок – он в парикмахерскую что ли бегал? – от него вкусно пахнет, и даже в этой простой одежде он настолько стильный, что просто… ух! Его лицо чисто выбрито. И такой сдержанной мужской красотой можно любоваться вечность. А еще он держит в руке букет цветов.

Наверное, грохот моей челюсти, упавшей на пол, должны были услышать аж на побережье. А Ник лишь смущенно улыбается и сам ставит цветы в воду. А потом подходит ко столу и берет в руки откупоренную бутылку вина.

– Вам освежить? – кивает он на мой полупустой бокал.

– А вы? – хрипло-сипло-полузадушенно выдавливаю я из себя.

– Мне за руль вечером, нельзя. Я выпью простой воды.

И я чуть не стукаю себя по лбу рукой. Как я могла выпустить это из вида?

Ест он аккуратно, ловко пользуясь столовыми приборами, не роняя ни единой крошки. Но при этом с такой очевидной глазу жадностью, что у меня в горле собирается колючий комок.

После этих цветов я даже не знаю, о чем говорить. Я смущена и растеряна, и даже боюсь посмотреть ему в глаза. Но он ведет себя как ни в чем не бывало. Не пытается лишний раз прикоснуться, не рассыпается в комплиментах на тему моей внешности, исключительно в отношении ужина. И все так искренне и безукоризненно вежливо, что к десерту я “отмораживаюсь”.

– За красоту не ручаюсь, ибо с посудой тут скудно, а купить формочки я не додумалась, так что десерт самый простой – яблочная шарлотка с миндальным мороженым.

– Даже самый простой с вашей точки зрения, для такого бродяги, как я, это просто райское блаженство, – отвечает он, принимая из моих рук тарелочку с благоухающей горячей шарлоткой, рядом с которой оплывает нежно-сливочного цвета шарик.

– Я сейчас еще кофе сварю. В турке. Не люблю кофе из машины, предпочитаю по старинке.

– Хотите, чтобы я умер на месте от свалившегося на мою голову счастья?