Не разбирая дороги, не смотря по сторонам, просто ехала, чтобы оказаться подальше. И может попытаться представить, что это просто страшный сон. Только уже очевидно было, не получится. Это не сон, а суровая, злая реальность, где мужчина, которому она посвятила всю себя, завел себе вторую семью…

Или… девочка была очень взрослой, что же получается - это Олеся с Мишей и Машей вторые, а та первая?

Нет. Не так. Какой-то бред. Ведь у Леси в паспорте стоял штамп. Она не просто женщина, с которой Петя жил, она официальная жена. А тогда как?

От этих мыслей голова раскалывалась на части. Она ничего не понимала. Только одно - Петр ей врал. Никогда за все время, что они встречались и были женаты не упоминал даже вскользь, что у него есть дочь.

“Господи, неужели с самого начала все было ложью? Все эти годы? Как такое возможно?”

Не было никаких полгода, девочка, которую обнимал ее муж, явно не была малышкой. Леся была слепой не полгода, а несколько лет. Точнее все годы, которые прожила с Петром.

Вся правда, снежной лавиной обрушившись на голову женщине, отказывалась укладываться в голове.

Слезы застилали глаза. В таком состоянии точно нельзя вести машину - это единственное, что она понимала. В остальном полнейший швах - ни что делать, ни как себя вести и какие следующие шаги делать. Хотелось вернуться домой, залезть с головой под одеяла - спрятаться. Вдруг все само рассосется?

Горькие смешки сорвались с губ женщины, от абсурдности собственных мыслей, а по щекам заструились дорожки слез.

Рассосется. Как же. Взрослая девочка залезет в живот обратно к маме, а та растворится на просторах огромной планеты Земля, а лучше на другой, чтобы уж наверняка.

Мама… маму девочки рядом с Петром Олеся не увидела, а может просто внимания не обратила. Кто это женщина? А Олеся может быть с ней знакома?

Это уже было слишком. Слишком больно. А если представить… да нет, здравый смысл все же пробивался - эту девочку в своем окружении Олеся не помнила, а значит и ее мать знать не могла.

Стало ли от этого легче? Нисколько. Когда тебя всего изобьют вряд ли сможешь определить, что болит сильнее, а что меньше. Тут так же. Просто болело… А к какому врачу можно обратиться, когда болит душа?

Раньше с таким она приходила к Петру. Он ее обнимал, прижимал к себе и все будто уходило на второй план, а сейчас… Что делать, когда главное лекарство становится источником твоей боли?

А душевную боль хотелось сбросить. Чтобы больше не мучила, не давила к земле. Может и не честно, но хотелось с кем-то поделиться и разделить.

Олеся схватила сумку с пассажирского сиденья, вывалила все содержимое и среди устроенного бардака отыскала телефон.

Она набрала единственный номер, хозяйка которого, как Леся думала, могла ее понять.

- Юль… - она позвонила сестре.

- Леська? Что случилась?

Младшая в семье Браст. На три года младше Олеси. Девчонками они были очень дружны. А в восемнадцать лет Юля сбежала из дома и теперь им были доступны только телефонные разговоры - сама сестра никогда не приезжала, а Леська пока не могла решиться на большое путешествие с детьми. При этом при всем удивительно, но дети дружили со своей тетей. По телефону. Да здравствует век высоких технологий и видеосвязь. Сестра по почте заваливала племянников подарками и едва ли не каждый день говорила с ними.

Разговаривать целый час, да легко. Сидеть за много километров друг от друга и вместе рисовать, без проблем, а потом еще и хвастаться рисунками. У Миши и Маши правда были каляки-маляки, но Юлька с серьезным видом соглашалась, что исчерченный Машей розовым карандашом лист - это собака.