Безусловно, визит Шкаба придал мне достаточный заряд жизненных сил, чтобы я приступил к работе. Поганая мысль о Дьяке (Дьяк повреждён и недоступен для общения, таким образом, я если сейчас и мёртв, то – инкогнито) ушла на второй, потом на третий план, а потом, когда, при загрузке, базовый банк памяти БВС-ВТОРОЙ вышел на осевой экран текстом, а не комнатой, я и вовсе позабыл про себя, про Дьяка, про то, что могу забыть дышать и мне ничего не будет, про живой яд Щ-11, исполняющий меня целиком до единой клеточки, кормящий меня странными продуктами и двигающий моё мёртвое сердце непонятно мне зачем… Старичина Шкаб потянул на меня слоги!

Сводный экран нарисовал готовность ровно в четыре часа. Я оставил всё как есть и побежал в клуб.

Я очень любил и люблю Шкаба. Больше, чем все остальные, и меня он любит больше, чем их. Я помню это всегда. Всегда буду помнить и далее.

Под клуб ещё в Касабланке договорились отдать резервную диспетчерскую – ту, что на два поста. Убрали аппаратуру, размонтировали подиумы, построили стол с креслами, подвесили к потолку проектор, обрубили магистрали связи. Кухонный автомат, шкаф с посудой. Музыкальный процессор. Картина «Вне Земли» Соколова – талисман Трассы, однажды потерянный (с тех пор на форварды её не дают). Губернатор Кафу выделил из спецфонда (от сердца оторвал) достат. кол. Шпон под дерево, шпонами оклеили фальшь-панели и потолок, и вышло уютно. Совет начался не в ноль четыре среднего, но в сорок пять третьего: все собрались, и чего было тянуть. Шкаб пришёл крайним из приглашённых. Он спешил в рубку за новостями, но, заглянув по пути в клуб, подчинился приказу председателя и закрыл за собой дверь с этой стороны. Пролетая над пустым столом к своему месту, он вызвал по телефону Мучася и спросил шёпотом, как дела. Новости были, были поразительные, поступали прямо сейчас, и Шкаб узнавал их в реальном времени, вися над своим креслом и привлекая к себе всё внимание совета. Мьюком его окликнул, Шкаб погрозил ему, не мешай, мол, и всем пришлось ждать, пока Шкаб обрёл всеоружие и, выключив телефон, рапортовал с бодростью:

– Хорошие новости, товарищи. Только что установлен контакт с Тройкой. Откликнулся один маяк с грунта. Есть причина поберечь «зеркало», Пол.

– Вот так вот! – сказал Мьюком и обхватил себя за плечи, что свидетельствовало о душевном смятении, охватившем капитана.

– Да, Пол, – твёрдо сказал Шкаб, усаживаясь. – Не очень плохо у нас тут.

– Это бройлеры отозвались? – спросил Иянго.

Совет зашевелился, загудел. Мьюком постучал по столу портсигаром.

– Естественно, бройлеры, – сказал Шкаб. – О Кигориу они ничего не знают. Потеряли с ней связь полтора средних назад. На Тройке два нормально развившихся гнезда. Рады нас слышать. Башня на ходу, в порядке. Десять тонн твёрдого в хранилище. Подходи и загружайся. Связь непрямая, запаздывание пять минут. Нужно НРС запитывать, товарищи, вот так.

– Вот так вот… – повторил Мьюком.

– Да. Без дышать не будем, космачи. Это ясно.

– Так, Шкаб. Хорошие новости. Слов нет. Что с грузовозом?

– Байно работает.

– И готовность?..

– К четырём тридцати.

– ОК, – сказал Мьюком и задумался.

Новость резко изменила настроение совета. «Без дышать не останемся», но «не маловато ли дышать?». Расслабился лишь расчётчик и начальник СИЖ Фахта, откинулся в кресле, явно решив ни в какие дискуссии здесь не вступать, потому что то, что его мучило, ему успокоили, а большим, чем уже узнал, он пока не интересовался. Хаим Лен-Макаб, главный системный администратор, радостно засмеялся и предложил всё допивать и двигать к Тройке, а обсуждать нечего. Главный инженер Вилен Дёготь, в чудовищно шуршащей защитной рясе (он явился на собрание прямо из двигателя), обратился к Мьюкому за разрешением прервать своё присутствие на совете, бо раз уж так пояснело, а дел в машине много, выслушал раздражённый отказ, пожал плечами, хмыкнул и, открыв «персонал», начал делать в нём пометки. Лен-Макаб начал громко рассказывать сидевшему рядом Фахте что-то, не относящееся к делу. А Мьюком, отказав Дёгтю уйти, открыл свой портсигар. Ну что ж ты, Пол, подумал Шкаб. Сейчас ведь кто-нибудь закатит истерику. Веди собрание. Но Мьюком курил молча, слушая галдёж и больше не прерывая его. Любопытно, сказал себе Шкаб.