Проехали мы километра два. Сумерки начали сгущаться. Кустарники сменились перелесками. Лошади шли спокойно. Отдыхали после тяжелого дневного труда. Только жеребенок резвился на свободе. Но и он, видимо, устал, пристроился к правому боку матери и все пытался ухватить своими теплыми мягкими губами мою босую ногу.

Выехали на поляну. Раньше там находился латышский хутор. Позже хозяева хутора или умерли, или переехали в другое место, и на месте подворья всегда рос высокий бурьян. Днем, в поисках птичьих гнезд, мы доходили до этих мест и даже любили посидеть на камнях бывших фундаментов, но к вечеру старались держаться подальше. В народе об этих местах ходили страшные легенды, и мы, дети, в них свято верили. Например, мы знали, что бывшая хозяйка хутора – мы ее называли просто «латышка», – утонувшая в болоте во время поисков потерявшейся коровы, каждую ночь выходит из болота и всю ночь бродит по полям своего владения и зовет корову, что дочь хозяйки в 12 часов ночи выходит из заваленного теперь почти наполовину хворостом колодца. Мы всегда заглядывали через сгнивший сруб в пропасть колодца, и не было конца рассуждениям, как живет там эта девчонка. Большинство из нас жалели свою сверстницу, но находились и такие, что с гневом бросали в колодец камни.

Напряженность нарастала. По спине пробежал холодок. Приближалось самое страшное место – развалины фундамента дома. Высоченный бурьян и огромные заросли бузины. Кажется, слышалось хлюпанье ног «латышки» в болоте. Рука, державшая металлическое путо, разжалась, и оно упало на спину лошади. Звенья цепи звякнули. Видно, дремавшая в это время, лошадь сделала резкий прыжок вверх и в сторону, и я, перевернувшись в воздухе, приземлился на голову. Когда поднялся, лошади уже были метрах в двухстах. Андрей мужественно держался на спине своего мерина, ухватившись обеими руками за гриву. Но не долго. Лошади бросились через канаву, поросшую ольхой и кустарником, и Андрей плюхнулся в грязь, сбитый ветками ольхи. Некоторое время мы слышали топот и фырканье лошадей, а затем все стихло. Остались мы вдвоем на самом страшном месте. Но теперь нас уже одолевал не страх привидения, а страх другой – вполне материальный. Мы остались без лошадей. Куда они убежали? Где их искать? И что будет с нами, если мы вернемся домой без них?

Мы хорошо знали нравы своих родителей. Они не будут выяснять подробности происшедшего. С нас просто спустят штаны. Тогда мы не представляли в полной мере трагедию потери лошади в хозяйстве, больше пеклись о своем заднем месте. Это теперь понимаешь, что для крестьянина в то время потеря лошади была равносильна смерти.

Лошадь кормила семью. На лошади обрабатывали землю, вывозили на поле навоз, увозили с поля урожай зерновых, картошку и сено. Увозили часть урожая на сдачу государству. Завозили дрова. А всю зиму на лошади вывозили из лесу и свозили для сплава на берег Западной Двины лес и дрова. Возили из карьера гравий на строительство дороги. Это были обязательные повинности. А если удавалось крестьянину как-то найти свободное время, он ехал в извоз из города Велиж в Витебск и обратно. У нас на родине нет железной дороги. Все товары и сырье завозились и вывозились весной по воде, пока не обмелела Западная Двина, а зимой на лошадях по льду реки или по проселочной дороге. Даже сено возили за 80 км на рынок в город Витебск. Там цены были выше, чем в Велиже.

– Что мы будем делать? – заревел Андрей. – Я не могу идти домой без коня. Меня батька убьет!

– Пойдем искать, – растирая грязными руками по лицу слезы, сказал я.