− Яночка, можешь переночевать в моей комнате, − по-простому так говорит Софья Андреевна, но у меня сразу паника.

− Мне бы не хотелось вас стеснять, − говорю неуверенно.

Но на самом деле просто хочется домой. Тем более, спать с чужой старушкой в комнате нет желания.

− Ма... Они уже взрослые, ты же знаешь, какие сейчас нравы, − родственница Разумовского вмешалась в наш разговор. − Я им постелю в комнате Глеба, им там будет удобнее. Ты же знаешь, раз невеста... то...

Она намекнула, что между нами уже была близость. Разуверять не стала. Мне только ночь продержаться, и только меня видели. Мне все равно, что думают чужие люди.

− Хорошо... − бабуля соглашается, стреляя загадочно глазами в Веру Константиновну.

Между ними завязался немой разговор, о котором мне не хочется знать. Поберегу свои нервы.

− Может, мы все же поедем домой? − спрашиваю у Глеба, когда женщины покинули комнату. – Или скажи адрес, я вызову себе такси. А ты утром скажешь своим… что нибудь придумаешь. Какой адрес?

− Ты боишься меня? − отвечает вопросом на вопрос, стаскивая футболку и разваливаясь на кровати.

− Пф... Еще чего...

Я боялась себя, а не его. Он с каждым разом заставляет пройти небольшое испытание. Показывать свое безразличие, становиться все труднее. Я же понимаю, что для него все это лишь игра. А я влюбляюсь по−настоящему.

− Ну да, ну да, − говорит негромко, чтобы слышала только я. − То-то ты вся напряглась, и уже, как пугливая лань собралась бежать.

− Ладно… раз так, то давай сюда футболку. Я ночевать не собиралась и вещи не брала.

Протягиваю руку за его футболкой, но Глеб хватает ее и тащит меня к себе, сваливая на кровать. Не успеваю пискнуть, как он уже сверху, придавливает меня к матрасу.

− Отпусти! – пыхчу, пытаясь выбраться, но только делаю хуже. Платье задирается, и горячая рука парня начинает скользить по бедру. – Отпусти… а то закричу…

− Кричи. Ну, я жду, − он выпил, и я не знаю, чего ждать. Затихаю. – Ты не будешь кричать, чтобы привлечь чужое внимание. Ты скромняшка. А я для тебя не опасен, ты чувствуешь это, так что, лучше расслабься. Все равно нас до завтрашнего вечера не отпустят. И я тебя не на вечер уговаривал, а на выходные.

Ну да, Глеб прав. Разговор был про выходные. Вздыхаю. Ничего не поделаешь, раз уж согласилась.

− Я поняла. Отпусти.

− Раз поняла, то давай репетировать поцелуй. Ведь бабушка не поверит, пока своими глазами не увидит, как мы любим друг друга. Знаю я ее.

Недоверчиво смотрю в лазурные глаза. А когда он приближает свои губищи, снова начинаю сопротивляться. Меня смущает его горячий обнаженный торс, от того, что приходится упираться в него ладошками, ноги почему−то слабеют.

А может хватит сопротивляться? Один поцелуй ничего не значит. Я дожила до двадцати двух лет, а поцелуев у меня было… даже посчитать нечего. Интересно, каковы на вкус его губы?

− Я согласна отрепетировать. Один раз! – тычу пальцем в пресс, и парень взвизгивает от неожиданности. – Чего там репетировать−то, небось не промахнешься… когда понадобится.

− Ну знаешь, дело серьезное, сфальшивить никак нельзя. Только лежи спокойно.

Лежу. Таращу на наглеца глаза. А тот качает головой.

− Глаза закрой, пока не лопнули от натуги, − смеется.

Закрываю. И правда, легче, немного расслабляюсь. Я чувствую аромат шоколада, и следом губы Разумовского накрывают мои. Приятно. Даже очень. Подаюсь чуть вперед, запускаю пальцы в блондинистую шевелюру.

И тут его рука сжимает мою грудь. Пока решаю, что действенней будет, укус или пощечина, как слышу стук в дверь.

− Тук−тук… детки, извините… − голос бабули придает мне сил, отталкиваю Глеба и сажусь на кровати, поправляя задравшееся платье. Одна рука наглеца так и стискивает мое бедро, шлепаю по ней. – Простите, ради бога… я вам тут лимонадик домашний принесла. Сама делала, только из холодильника… с мятой и лимоном. Ночь душная будет, освежитесь.