для всех живых и подлинных имён!
…Ура, опять ребята ворвались!
Они ещё не сеют и не пашут.
Они кричат,
они руками машут!..
Они как будто только родились!
Они – сыны запутанных дорог…
И вот,
стихи, написанные матом,
ласкают слух отчаянным ребятам,
хотя, конечно, всё это – порок!..
Поэт, как волк, напьётся натощак,
и неподвижно,
словно на портрете,
всё тяжелей сидит на табурете.
И все молчат, не двигаясь никак…
Он говорит,
что мы – одних кровей,
и на меня указывает пальцем!
А мне неловко выглядеть страдальцем,
и я смеюсь,
чтоб выглядеть живей!
Но всё равно опутан я всерьёз
какой-то общей нервною системой:
случайный крик, раздавшись над богемой
доводит всех
до крика и до слёз!
И всё торчит:
в дверях торчит сосед!
Торчат за ним
разбуженные тётки!
Торчат слова!
Торчит бутылка водки!
Торчит в окне таинственный рассвет.
Опять стекло оконное в дожде.
Опять удушьем тянет и ознобом…
…Когда толпа
потянется за гробом,
ведь кто-то скажет: «Он сгорел… в труде».
Лесной хуторок(идиллия)
Я запомнил, как чудо,
тот лесной хуторок.
Хутор – это не худо:
это мир, не мирок!
Там, в избе деревянной,
без претензий и льгот,
так, без газа, без ванной
добрый Филя живёт.
Филя любит скотину,
ест любую еду.
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
даже нечего крыть…
– Филя, что молчаливый?
– А о чём говорить?..
Из сборника «Лирика»
Родная деревня
Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу!
Бывает, что пылкий мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:
– Я тоже отсюда уеду!
Среди удивлённых девчонок
Храбрится, едва из пелёнок:
– Ну что по провинции шляться?
В столицу пора отправляться!
Когда ж повзрослеет в столице,
Посмотрит на жизнь за границей,
Тогда он оценит Николу,
Где кончил начальную школу…
Русский огонёк
1
Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо тёмное, без звёзд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мёртвом поле!
Вдруг тихий свет – пригрезившийся, что ли? –
Мелькнул в пустыне, как сторожевой…
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу, – последняя надежда! –
И услыхал, отряхивая снег:
– Вот печь для вас… И тёплая одежда… –
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала…
2
Как много жёлтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне и поразил
Сиротский смысл семейных фотографий!
Огнём, враждой земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет…
– Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал:
– Наверное, не будет.
– Дай бог, дай бог… ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет… –
И вдруг опять: – Не будет, говоришь?
– Нет, – говорю, – наверное, не будет!
– Дай бог, дай бог…
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей? Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал её старинные виденья.
– Господь с тобой! Мы денег не берём.
– Что ж, – говорю, – желаю вам здоровья!
За всё добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью…
3
Спасибо, скромный русский огонёк,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далёк,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле, и нет тебе покоя…
Сенокос
С утра носились,
Сенокосили,
Отсенокосили, пора!
В костёр устало
Дров подбросили
И помолчали у костра.
И вот опять
Вздыхают женщины –