В школе меня зовут «чайный мастер», потому что я за день могу выпить три чайника пуэра, это неспроста, другие учителя курят тайком от школьников в специальных комнатах, туалетах для учителей, а я не курю, но зато пью чай. На самом деле физкультура и зачёты – это хорошо, но настоящая моя любовь – это вечерняя группа.

Там в опустевшем школьном зале расстилается красно-синее татами, а вместо школьников-шалопаев приходят те, кто точно знает, зачем им нужен спорт. У таких глаза сверкают по-другому, такие крепче всех остальных.

Что я им преподаю? Да смешанные боевые единоборства ММА, учу бить, бороться, разбавляя тренировки психологией в духе старого доброго не применять силу во зло.

Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и моя полуторачасовая тренировка тоже, и вот я уже иду обратно домой при весьма остывшей к вечеру температуре воздуха. И снова думаю об итогах…

Ничего не предвещало беды.

Вдруг сверху на дорогу, у самого начала нисходящей лестницы, поворачивает маршрутка номер двенадцать.

Впереди, гуляющая с дитём мамочка, явно заговорившись по телефону, на мгновение приспускает верёвку санок, и ребёнок, сидящий на них как на мотоцикле, с радостью едет вниз. К регулируемому двуполостному перекрёстку, где совсем нет людей и машин в этот час, кроме быстро спускающейся по обледенелой колее маршрутки.

Заметил ли водитель санки или нет, я так и не понял, быть может, тоже болтал по телефону – будь прокляты эти модные гаджеты. Санки с малышом уже летят на проезжую часть, а следом за ними бежит, спотыкаясь на гололёде, мамашка скользящего к гибели чада.

И я «взрываюсь» толчком правой ноги от полузаснеженной ступеньки, чтобы вскочить на полосу для колясок, в это время года чистую ледяную горку, и бегу наперерез.

Водитель маршрутки, наконец, замечает опасность и зажимает тормоза, но тяжёлый транспорт неповоротливо скользит по дороге, словно и не чувствует сцепления. Водила поворачивает руль вправо, чтобы уйти в сугроб, однако утренняя колея, будто лыжня, несёт машину вниз.

Но я быстрее, я всегда был быстрее. Перелетаю через ограждения дороги, замечаю, что санки притормозили на посыпанном песком перекрёстке…

– Суки, перекрёсток-то вы посыпали, а колею забыли!

Столкновение уже неизбежно, но я должен успеть! Обязан просто, иначе ребенка размажет по дороге!

Словно вратарь, прыгаю, скользя по льду, сильным толчком обеих рук отпихиваю сани подальше, где маршрутка их точно не достанет.

Совершенно не думая о себе в этот момент, я отчетливо слышу хруст своей шеи… костей, какую-то тяжесть. Боли почти нет, темнота приходит внезапно, забирая у меня из виду яркий, лучащийся в вечерних фонарях снег.

Тьфу ты, подвёл, блин, итоги…

Сквозь мучительно сонную пелену, я вдруг различил негромкий, отчетливый звук.

Тук-тук, тук-тук… Поезд, что ли?

Вдалеке раздался протяжный гудок, вместе с этим послышался невнятный гул, топот обуви, шорох.

Прислушался – ну точно, неподалеку звякает ложка, активно что-то размешивая в стакане, где-то справа чьи-то голоса, смех детей. Звук игры на баяне. А совсем недалеко громко закудахтала потревоженная курица.

Что?! Какая, к черту, курица?!

– Эй, Медведев! Медведев, ты живой, а? – совсем рядом со мной раздался взволнованный голос.

– Пацаны, да он похоже того… помер! – второй голос, но уже чуть поодаль. – Лежит, не шевелится даже!

– Ай, Снегирев, отвали! – раздраженно произнес третий голос. – Живой он, пульс прощупывается…

– Сбегайте к проводнице, спросите нашатырь. У нее в аптечке должен быть!