Опять шевеление…
– После процедуры лишения воинской чести бывший воспитанник Бельский проведет ночь в подземной камере гауптвахты, а утром будет подвергнут пяти ударам шомполом от старинной винтовки образца тысяча восемьсот девяносто шестого года. После этого Бельского выведут за территорию школы и предоставят его собственной судьбе… Публичные наказания запрещены законом, но экзекуция будет снята видеокамерой, и вам придется посмотреть этот эпизод в вечернем выпуске школьных известий… А теперь – приступайте.
Два унтера не грубо, но сильно взяли Лёна за локти и за плечи, надавили, поставили на колени. Тощий молоденький лейтенант с бесстрастным лицом сильно согнул над его головой тонкий клинок. Лён этого не видел, но услышал пружинный звон, когда шпага сломалась.
Тут же его опять крепко взяли за локти и повели из зала (Лён еле успевал переставлять ноги).
Кортик генерала.
Его заставили спуститься по винтовой чугунной лестнице (закружилась голова). Затем был низкий кирпичный коридор. В середине коридора унтеров и Лёна встретил капитан Харц, адъютант начальника школы. Приказал унтерам:
– Ступайте обратно. Дальше я сам…
Унтера загрохали по ступеням, а Харц взял бывшего воспитанника за плечо.
– Вот сюда, Бельский…
За железной глухой дверью оказалась не камера. Была комната с шелковистыми обоями и портретом Его величества. Без окон, с теплым светом торшера и с покрытой чехлами мебелью.
Генерал сидел за украшенным львиными мордами письменным столом. Он встал.
Он не просто встал, а почти что по стойке смирно. И сказал тихо:
– Садитесь, друг мой…
Лён быстро сел на край кресла. Лбом лег на край стола и зарыдал.
Генерал остановился за его трясущейся спиной. И терпеливо ждал, когда рыдания станут потише. Нагнулся.
– Мальчик мой… Вы не должны стыдиться этих слез. Ничуть. Бывают обстоятельства, когда плачут даже ветераны, много раз смотревшие без страха в лицо смерти. Я понимаю, как вам тяжело… Выпейте это…
Лён стукнул зубами о край стакана. Глотнул. Было что-то холодное, горьковатое, с запахом мяты. Полегчало. Лён всхлипнул, глотнул еще раз, хотел встать.
– Сидите, сидите, – генерал ласково надавил на его плечо. Лён повернул к нему мокрое лицо. Близко увидел седоватый ежик, шрам на худой щеке, квадратную бородку. Добрые, вовсе не командирские глаза. Лён впервые был так близко от генерала.
– Я понимаю, как вам тяжело… – В голосе генерала были виноватые нотки. – Каким несправедливым оказалось все это… представление. Но ведь и вы понимаете: оно необходимо, чтобы никто-никто не догадался о вашей особой миссии. Невозможно заподозрить курьера государственной важности в мальчишке, которого с позором изгнали из юных гвардейцев…
Лён всхлипнул опять. Генерал сказал негромко, но теперь потверже:
– Гвардеец Бельский…
Лён встал. Рукавом мазнул по глазам и уже не опускал лица.
– Курсант Бельский. Прежде всего – от имени имперского генералитета я приношу вам извинения за такое… такую вынужденную меру. Это будет особо подчеркнуто перед строем, когда вы вернетесь. И тут же – возвращение гвардейской формы и достоинства, звание суб-лейтенанта, которое недавним указом императора приравнено к младшему офицерскому чину. Вам будет вручен офицерский кортик с правом постоянного ношения… Знаете что?! Не просто кортик. Я вручу вам вот этот, свой… Честное слово, вы заслужили его. То есть заслужите, когда справитесь с заданием. А я уверен, что справитесь.
Оружие, похожее на маленький меч висело на цепочках, спускавшихся из-под генеральского мундира – у бедра с лампасом. В темно-зеленых кожаных ножнах с оковками, с золотистой витой рукояткой.