Из дневников.

Про маму без ребенка и шесть лет забивания колышков

Квартира. Москва. 15 декабря

Я сижу одна на кресле.

Холодно.

За окном 15 декабря 2006 года.

Холодно.

В окне все белое. Внутри тоже все белое. Я сижу одна на кресле и пытаюсь сжаться как можно сильнее, так, чтобы, если повезет, совсем пропасть. Навсегда.

Холодно.

Выключи.

По телевизору одна реклама. В рекламе одни дети. Ненавижу.

Выключи немедленно. Они что, сговорились?

Муж молчит.

Я сижу одна в кресле.

Холодно.

Я больше не умею разговаривать. У меня навсегда забрали способность общаться с этим миром. Отвратительным, несправедливым миром.

Муж поэтому молчит.

И очень холодно.

Кабинет УЗИ. Москва. 1 декабря

«У ребенка нет одной почки. Нет, мы не можем ее найти».

«Ни один параметр не соответствует сроку. Мы вызовем профессора. Не уходите».

Операционная. Кесарево сечение. Москва. 8 декабря

«Я не знаю, что мы сейчас отсюда достанем», – говорит доктор.

Я с моим больным ребенком для нее неудобство.

Я бы отправляла таких врачей мести подъезды.

Там камень, лестницы, им не больно, скажи ты им, хоть что они уроды, им все равно.

Не кричит.

Она темненькая и такая хорошенькая.

Но она не кричит.

Мне ее даже не подносят.

Операция сложная.

Помню, что к концу ничего не помню, а мне вливают две порции плазмы.

Палата. Москва. 8 декабря

Звоню Бабушке: «Бабушка, у меня родилась дочка. 2060».

Бабушка плачет в трубку.

В следующий раз услышу Бабушку еще очень не скоро. Когда в первый раз отважусь выйти на улицу одна. Это верный признак того, что у меня разрушился весь мир.

Начинается ад.

Каждый день – новый диагноз.

Не дышит.

Не ест.

Порок сердца.

Порок почек.

Порок жизни.

Чтобы ее увидеть, нужно подняться в реанимацию на третий этаж.

Это хуже, чем на самую высокую башню.

Встаю и падаю в обморок.

Встаю и падаю в обморок.

Врачи запрещают вставать.

Встаю.

Лежит. Вся в проводах. Под лампами. В капельницах. В иголках.

Рядом плачут дети. А у меня в горле все слезы превратились в камень, большой соленый камень, который не дает дышать.

Пустая квартира сестры. Дмитров. 20 декабря

Панический страх, когда муж уходит из дома.

Сижу на красном диване и смотрю перед собой. Ничего не вижу. А глаза не закрываются. Уже третий день.

Мне страшно, что муж никогда не вернется.

Начинает рвать. Рвет два дня.

Грудь болит.

Капуста.

И рвет.

Все как во сне.

Механизмы выживания мозга отключили все ощущения, кроме страха.

Я и есть страх.

Тринадцатая больница. Москва. 23 декабря

Врачи на меня не смотрят.

Я не смотрю на врачей.

Моя девочка выглядит совсем по-другому.

Это не моя девочка.

Или моя.

Я уже ничего не понимаю, а где-то на задворках подсознания проскакивает мысль: «Мне подменили ребенка».

Первый шаг в сторону безумия.

У нее такие длинные пальцы.

Странно, как боль изменяет восприятие мира.

Я запомнила ее совсем другой.

Я знаю, что я вижу ее в последний раз.

В третий и в последний.

Институт генетики. Москва. 27 декабря

«У вас в роду был синдром Дауна? Синдром Эдвардса? Рак? СПИД?»

«Да, у вас синдром Эдвардса, трисомия 18 хромосомы, множественные пороки развития. Ребенок не выживет. Вы не переживайте, это случается раз на восемь тысяч раз, два раза бомба в одну воронку не попадает».

Заключение.

Приговор.

Дорога с Оборонной на Маркова. К Бабушке. Дмитров. 4 января

В первый раз вышла одна.

Ее уже шесть дней нет.

Страшно.

Не знаю почему, но мне так страшно.

И снег.

Сугробы снега.

Нужно дойти.

До Бабушки.

Я уже месяц не слышала ее голос.

Все разделилось на до и после.

Ценности поменялись навсегда.

Осталась одна мечта – чтобы тебе отдали ребенка.

Бабушка спит. Ся спит. Никита у Мамы. Дмитров. 24 ноября 2012 года