Ух ты, а плащик полезный, мягкий. Не дал сильно о пол удариться, когда ноги подкосились. Не думай, не думай обо всем этом. Потом будет время, пострадаешь еще, наплачешься всласть, а сейчас на повестке стоит другой вопрос.

– Если я его не найду, как мне жить? То есть в любом мире главный вопрос – на что?

Грамадий шумно вздохнул.

– Ой, вижу, умаялась ты от новостей, побелела вся, совсем прозрачная стала. Не ушиблась? Вставай и слушай. Давай вот что сделаем. Хочешь искать своего суженого – ищи. Пристроим тебя в АТМа, будешь его искать, а заодно и делу какому-нибудь полезному обучишься, чтобы сама по себе смогла жить.

– Но я разве колдунья? – с робкой надеждой спросила я.

Очень хочется уметь… да все уметь! Взмахнуть рукой, чтобы появился терем с расписными ставнями да столом-самобранкой.

– Нет, какая ты колдунья, – разрушил он мои мечты.

– Но как можно меня в Академию тогда?

– Но ты ж двойник, Катя. Наш князь Гораславский несет за вас, иномирян, ответственность. Будет заботиться о тебе, пока нужно, в Академию пристроит, не сомневайся.

– Хорошо бы…

– А АТМа! Там не только колдуны, там много разных мастеров обучается. Что вот ты умеешь делать? Лечить умеешь?

– Не-а, – растерянно ответила я. – Не умею. Я училась на финансового аналитика.

– Это что такое?

– Лицо, анализирующее финансовые активы с целью определения их инвестиционных характеристик и выявления неправильно оцененных активов, – пробормотала я заученное определение. Так нелепо звучало!

Грамадий покивал, будто повторял мои слова про себя. Потом крякнул:

– А! Смотритель казны то есть?

– Ну, не знаю.

Бог его знает, как у них тут это называется.

– Все-все, понял. Тока к казне тебя все одно никто не допустит. А раз больше ничего не умеешь, будешь детям грамоту преподавать. Будешь?

– Буду, почему нет.

Детей я люблю, особенно со стороны посмотреть и поумиляться.

– Дело хорошее, правда, в АТМа не очень в почете. Там все больше боевые колдуны да ведуны тайные в чести.

– Все равно! Детей учить дело хорошее. А на жизнь этим заработаешь?

– Заработаешь, если не шибко капризная.

Не шибко? Я вообще-то единственная дочь у родителей, поэтому все всегда получала. Боже мой, родители! Какое счастье, что Катька дома осталась! То есть я. То есть уже не я. В любом случае, тяжело, конечно, думать, что никогда их не увидишь, но по крайней мере, они об этом не узнают.

– Ну что, согласна?

– Да.

– Вот и договорились! Так, пишу тебе бумагу, отнесешь в АТМа, там объяснят, что дальше делать. Будешь учиться. Если что, обращайся. За советом там, за помощью. Получи пока средства на жизнь.

Одной рукой царапая какой-то скрипучей палочкой записку, вторую Грамадий сунул в стол и бросил мне мешочек с чем-то звенящим.

– Все! Пойдем пока пообедаем! – Дописав, он без промедления вскочил, и борода воинственно задралась к потолку. – Потом все остальное, потом, на сытый желудок.

Я с радостью согласилась. Когда много дел впереди, нужно много сил. То есть хорошее питание и не менее хороший сон.

К ночи моя жизнь стала иная. Именно так – иная.

Мне выделили место в группе словесников, как тут называли учителей теории. Зачислили на второй год обучения из четырех, потому что я умница и быстро всех нагоню, как выразился помощник Алкана (руководителя АТМа, у нас его звали бы «декан»). Дали комнату в трехэтажном деревянном доме, узкую, но с окном во двор, где я сейчас находилась, деньги, новую форму и… неизвестность.

В окно дул ветер, стекло, чистое до хрустального блеска, слегка звенело. Там, на улице, очень холодно. Правду радетель сказал – ветер поднимал снег и носился с ним по всему свободному пространству.