По мере того как сокращение населения все больше сказывается на экономике, некоторые аналитики заявляют, что самой мудрой реакцией на замедление роста населения было бы отсутствие всякой реакции. Таково было убеждение многих японцев, где быстрое старение населения стало очевидным еще в 1960-е, когда коэффициент фертильности впервые упал ниже уровня воспроизводства. Аргументом в пользу бездействия было утверждение, что влияние сокращения населения на экономику не имеет значения, если не происходит снижения подушевого дохода. Но любой стране трудно замкнуться в башне из слоновой кости. В дело вступает международная конкуренция. В 2010 году Китай стал второй по величине экономикой мира, обойдя Японию, которая после этого стала активнее стремиться возобновить экономический рост и дать отпор притязаниям Китая на роль военно-политического лидера Азии. Рост населения важен для международного статуса страны и для той власти, которая приходит вместе с экономической мощью, – и это помимо большей динамичности и производительности, связанных с появлением новой рабочей силы. Для оценки потенциала экономического роста страны прежде всего оцените перспективы увеличения или сокращения ее трудоспособного населения – базовой движущей силы экономики. Не менее важно оценить, в какой степени страна стремится использовать все возможности для пополнения своих трудовых ресурсов. Создает ли она условия для работы пожилым людям, женщинам, иностранцам? Предпринимает ли шаги по повышению уровня специалистов в стране, в частности привлекает ли высококвалифицированных мигрантов? В мире, которому грозит все большая нехватка рабочей силы, надо свистать наверх всех – и людей и автоматику.

Теперь-то мне кажется, что приглашение “откровенно высказать свое мнение” о будущем России я воспринял слишком буквально. В октябре 2010 года позвонили из крупного российского банка и сказали, что администрация премьер-министра приглашает меня выступить на эту тему на конференции в московском Центре международной торговли. К моему приходу огромный зал был битком набит, а на сцене сидел Владимир Путин вместе с другими сановниками, включая тогдашнего министра финансов Франции Кристин Лагард. Получив в свой черед слово, я попытался быть откровенным, отметив, что в 2000 году, когда Путин стал президентом, страна еще переживала последствия многочисленных кризисов конца 1990-х и что проведенные Путиным энергичные реформы, включая введение единого подоходного налога в размере 13 %, помогли приблизить благословенное время, когда средний доход в России вырос с двух тысяч долларов до двенадцати.

Потом я перешел к настоящему и будущему, заметив, что они не столь радужны (тут Лагард посмотрела на меня искоса). Теперь, когда Россия перешла в разряд стран среднего класса, стимулировать экономический рост надо иначе. Рост российской экономики замедлился, прежде всего, потому, что ее не удалось диверсифицировать, увести от фиксации на нефти и газе – ведь нельзя постоянно рассчитывать на доходы от высоких цен на нефть, которые за предыдущее десятилетие обеспечили вливание в экономику полутора триллионов долларов. Есть старая поговорка, заметил я: богатая страна – та, что создает богатства. В России же, которая нуждается в перспективных новых отраслях, предприятий малого и среднего бизнеса меньше, чем в большинстве других развивающихся стран.

Продолжая говорить, я заметил, что Путин, нахмурившись, делает заметки, и самонадеянно вообразил, что мои слова показались ему полезными. Я не осознавал, что конференция транслируется в прямом эфире по российскому телевидению. Не ожидал я и яростных вопросов из нью-йоркского офиса, которые назавтра посыпались на меня ни свет ни заря: “Что ты наделал?!” В подконтрольных Кремлю отчетах о конференции меня назвали неблагодарным гостем, чьи мрачные прогнозы прозвучали одиноким диссонансом. Мои слова были отвергнуты как измышления типчика с Уолл-стрит, чьи деньги России и даром не нужны. К счастью, я улетал в тот же день.