Леон предупредил Влаха:

– Я закрою тебя в доме. Сиди тихо, захочешь выйти – там есть задняя дверь. Но старайся, чтобы тебя никто не видел. Люди изменились: помогали друг другу, сейчас каждый сам по себе. Гитлеровцев боятся, хотя большинство приняло идеологию фашизма. Если заметят чужака, тут же сообщат старосте, а он – в полицию Хенсдорфа.

– Да понял я все, дядя Леон.

– Ты слушай. Если вдруг заявится полиция или жандармы, лезь на чердак, там хлама – черт ногу сломит, укроешься.

Влах удивился:

– У тебя бардак на чердаке?

– Специально сделал. Вот видишь – пригодился. Если будешь вести себя тихо, никто не сунется. Радио делай тише, а лучше не включай совсем, новости я тебе сам расскажу.

– Ты, дядя Леон, насчет документов Паулю скажи. Куда мне без документов-то?

– Скажу. Что-нибудь придумают ребята…

– …если не сочтут за предателя и поверят в чудодейственное спасение.

Матис кивнул:

– Кому другому точно не поверили бы, но не тебе. А спасение? Так на свете и не такие чудеса происходят. Ладно, ступай в дом, еда на кухне, печь не топи, я к ужину вернусь.

– Счастливого пути!

– Ладно.

Влах ушел в дом. Матис закрыл его на навесной замок, вывел «Фиат» на улицу, стал закрывать ворота.

Подошел сосед:

– Приветствую, Леон!

– А-а, Генрих! Привет!

– Видал, сосед, что тут на площади было?

– Видал.

– Ох, не нравится мне все это.

– А кому нравится?

– Это – да. Ты куда это собрался?

Матис посмотрел на соседа:

– Я должен перед тобой отчитываться?

– Зачем ты так? Я просто спросил, мне надо курева купить, а в нашем магазинчике только дорогие сигареты остались.

– Давай деньги, куплю.

Сосед передал несколько купюр:

– Здесь на двадцать пачек.

– Ладно. Тебе какие?

Генрих назвал марку дешевых сигарет.

– Хорошо. Ну что смотришь? В Хенсдорф я еду.

– Что-то ты какой-то нервный.

– Будешь тут нервный. Взрыв на острове слышал?

– Кто же не слышал! Я и огненное облако видел.

– А сколько туда арестантов погнали?

– До них мне дела нет. Не выступай против власти, никто не тронет.

Матис посмотрел на соседа:

– Слушай, Генрих, а ты почему не в армии? Вроде не больной, не калека, как я. В местной артели значишься, так это не дает освобождения. Или липовые документы купил?

– Да ты что! Какие документы? А не в армии потому, что не призывают. Вернее, пока не призывают. Недавно вызывали в Хенсдорф, в комендатуру. Предупредили, чтобы из деревни не уезжал, похоже, скоро призовут. Жена уже приготовила рюкзак. Так что, Леон, я от армии не бегаю, призовут, пойду, куда пошлют. Спросишь, есть ли желание служить? Отвечу – да, потому как сейчас верить никому нельзя.

– А на самом деле ты предпочел бы остаться дома?

– Нет, горю желанием попасть на фронт. Особенно на Восточный.

– Ладно, извини, если обидел. Ты малый неплохой. Не то что некоторые.

– Я не обижаюсь.

– Поехал я, Генрих.

– За домом присмотреть? В море все одно пока не выпускают.

Матис остановился:

– Почему?

– А черт его знает. Староста сказал, сидеть в деревне, в море не выходить. Мол, распоряжение бургомистра Ольденхорста.

– Это все из-за Ургедона.

– Но людям-то надо на что-то жить! Хорошо, у тебя пенсия.

– Это ты старосте скажи, я ничем помочь не могу.

– Да ясно. Счастливого пути, не забудь, пожалуйста, про сигареты. Такие дешевые только на окраине продают.

– Я знаю. А за домом смотреть нечего. Что ему пустому будет?

– Ну, как хочешь, пойду к Мартину, вина выпьем. А что еще делать?

– И то верно.

Матис сел в машину. Посмотрел в зеркало заднего вида: уж слишком не вовремя подошел этот Генрих, раньше такого не было. Но сосед уже свернул в проулок, где жил его товарищ по артели Мартин.