На стуле лежала все та же белая эсэсовская форма.

– На утренний ритуал, – ответил бригаденфюрер. – Не пойдете самостоятельно, мы доставим вас силой. Лучше делайте все сами – так будет проще.

Морщась от отвращения, Петр натянул форму, оказавшуюся точно по размеру. Затем в сопровождении Виллигута и солдат покинул комнату. Последовал спуск на два этажа, затем короткий отрезок пути по двору.

Ярко светило солнце, обещая очередной жаркий день, бегали группы деловитых солдат в форме СС. За стенами замка, у ворот, рычали грузовики. Пахло бензином и теплым камнем.

В центральное строение замка их впустили через парадную дверь. Двое часовых козырнули Виллигуту, и открылась прохлада огромного полутемного зала. Здесь стоял резкий, смутно знакомый аромат. Только принюхавшись, Петр понял, что пахнет ладаном, словно в церкви. А иные ассоциации, кроме неприятных, вызвать у комсомольца и атеиста Радлова запах поповских курений не мог.

Сопровождавшие солдаты остались снаружи, а Петр, ведомый Виллигутом, оказался среди небольшой группы людей. Из знакомых тут были Ульрих, что наблюдал за пытками, и Август, чей приход прервал их.

– Вы даже не опоздали, – с мягкой улыбкой проговорил пожилой, выбритый наголо мужчина, чьи глаза, казалось, светились в полумраке. Одет он был просто, в гражданское, но чувствовалось, что именно он здесь главный, а не кто-либо из офицеров СС.

– Тогда, может быть, начнем? – спросил один из эсэсовцев, со знаками отличия обергруппенфюрера[28].

– Конечно, – кивнул мужчина со светившимися глазами.

Девятеро немцев двинулись к невысокому помосту в дальней от двери части зала. Пол перед ним был застелен ковром, а на самом помосте находился каменный куб, чем-то напоминавший подставку. Сверху, как стол – скатертью, он был накрыт алой парчой, на которой тусклым золотом горели чудные символы.

Ковер, совершенно черный, оказался украшен серебряными свастиками. Каждый из немцев встал на колени на одну из них. Тот, что со светившимися глазами – ближе всех к возвышению, остальные – дальше. Петру по указке Виллигута тоже пришлось опуститься на довольно холодный пол.

Повиноваться было неприятно, но сопротивляться – глупо.

– Профессор Хильшер будет вести ритуал, обращенный к Господам Земли, – шепнул бригаденфюрер пленнику.

– К кому? – Петр изумленно взглянул на Виллигута.

– Потом объясню, – махнул тот рукой. – А сейчас – тихо.

Находившийся ближе всех к возвышению, судя по всему – тот самый, кого назвали Хильшером, заговорил. Произносил слова он на неведомом Петру наречии, и постепенно они слились в песню, необычно мелодичную и притягательную. Она резонировала под сводами черепа, вибрацией отдавалась в мускулах. Заставляла сердце сбиваться с ритма, а легкие – забывать о том, что нужно вдохнуть…

В один миг Петр непонятно почему облился вонючим потом. По телу прошла волна противной, холодной слабости. Капитан понял, или скорее почувствовал, что песня эта – призыв к кому-то, бесконечно далекому и могучему, неизмеримо превосходящему человека. Не просто призыв, а мольба о возращении, о даровании чего-то, чему нет названия…

Песня оборвалась, и необычные ощущения исчезли, словно капля воды в костре. Петр глубоко вздохнул и потряс головой. Про себя выругался, думая, что странные переживания плохо совместимы с материалистическим мировоззрением, обязательным для каждого бойца Советской Армии.

Пока он приходил в себя, Хильшер вновь заговорил. Но на этот раз – на немецком, и слова его были просты и обыденны, как листья подорожника. В кратком призыве просил он Господ Земли даровать удачу арийским воинствам. С ужасом Петр понял, что выступает это самое воинство на Вену, и не далее как сегодня.