– Черт, только этого еще не хватало. – Корсаков схватил куртку и со всех ног бросился вниз по лестнице.

На улице уже пролилась первая кровь. Маленький, вертлявый, злобный рабочий, которого, как успел выучить Иван, звали Ромкой Новиковым, вытирал юшку с разбитого носа. Ярко-алые капли усеивали грязный бетон вокруг. Ромкина куртка спереди тоже была заляпана кровью, но он не сдавался и по-петушиному снова и снова налетал на второго участника потасовки – здоровенного крановщика Гришку Маргулиса. Тот лениво, словно бы нехотя, отпихивал Ромку, и от каждого тычка тот отлетал не менее чем на метр. Слишком хлипок был, особенно по сравнению со здоровяком Маргулисом. Рядом полукругом стояли с пяток рабочих, на дерущихся смотрели с интересом, но вмешиваться не спешили.

– Вы ошалели, что ли? – Иван влетел в полукруг и схватил Маргулиса за рукав. – Григорий, прекрати драку. Ты ж его покалечишь. Нашли место для выяснения отношений.

– Так, Михалыч, я ж не сам это придумал, – чуть протяжно сказал Гришка. Ивана в порту с первых дней все тоже звали Михалычем. То ли действительно уважали, то ли втайне насмехались. – Он первый начал, ты хоть вон ребят спроси.

Ромка тем временем подлетел снова и из-за Ивановой спины попытался ударить Маргулиса кулаком по голове. Тот перехватил руку и легонько вывернул кисть нападавшего. Ромка взвыл.

– Прекратите, я сказал! – рявкнул Иван. – Новиков, иди отсюда. Морду умой. И если еще раз на территории предприятия драку затеешь, уволю к чертовой матери.

– Тебе волю дай, ты всех уволишь, – зло сказал Ромка. – Увольнятель хренов. С кем останешься? Хотя недолго тебе тут еще над людьми изгаляться.

– Что? – Иван отпустил Маргулиса и круто повернулся к Ромке. – Что ты сказал, гаденыш?

– Я? Да ничего я не сказал. – Ромка поднял упавшую на землю во время потасовки шапку, независимо шмыгнул разбитым носом и отошел на безопасное расстояние. – Тебе кто-то ж по голове заехал. Так и еще заедет. Больно крутой, а тут крутых не любят.

Корсаков рванулся к тщедушному щуплому человечку, гадко ухмыляющемуся с безопасного расстояния, но теперь уже Маргулис схватил его за руку.

– Брось, Михалыч, не связывайся. Дерьмо он, а не человек. А драки в порту затевать не стоит. Ни тебе, ни нам не надо, чтобы худая молва пошла. А ты, шваль, иди отсюда, – обратился он к Ромке. – Еще раз ко мне подойдешь, по земле размажу тонким слоем, как повидло во времена советского дефицита.

– Что ему от тебя было надо? – спросил Иван у Маргулиса. – С чего он в драку полез?

– Бешеный дак. – В речи Гришки сквозили местные обороты речи, вызывавшие у Ивана умиление, однако сейчас ему было не до лингвистических изысков. – Мы с мужиками курили, разговаривали, что предприятие после твоего прихода шанс получило. Говорили про будущее, то да се. Сам понимаешь, кризис. Цены вверх прут как на дрожжах, курс доллара того… без работы и зарплаты сейчас не сахар оставаться. Мы ж понимаем, что все к банкротству шло, а ты приехал, и вроде все как-то получше стало.

– А дрались-то из-за чего? – Ивану была приятна неожиданная похвала Маргулиса, тем более что остальные рабочие стояли рядом и согласно кивали головами, однако нужно было докопаться до первопричины драки. Такой уж у него был характер.

– Да из-за этого и дрались, – непонятно ответил Маргулис. – Ромка стал спорить, что ты тут долго не задержишься, а нам всем все равно кранты. Я ему в сердцах сказал, что если он будет, как заяц, с места на место бегать, а не работать по-человечески, то ему так кранты точно, а за всех он пусть не говорит и за тебя не решает. Припомнил ему, как он несколько лет подряд то устраивался к нам работать, то увольнялся, когда его в Архангельске в море брали. Он же работник так себе, а человечек еще хуже, поэтому его в одно плавание возьмут, а потом на берег спишут. Ну, он к нам пристроится. Потом снова в Архангельск уедет. А он взбесился и на меня с кулаками кидаться начал. Говорю же, бешеный, не терпит, когда ему поперек что-то говорят.