и поэтому надобно взять Анакой, —
говорил адмирал Якасука.
Выл любой чинодрал, объявляя аврал,
наступала великая дата,
удирал адмирал, генерал удирал,
умирать отправляя солдата.
Но, скитаясь по разным местам и скитам,
головою стуча о ворота,
уходил от погонь, пропадал Гдетотам,
еретик Оборжал Якогото.
Относительно тихо на свете сейчас,
но, однако, на этой неделе,
мы боимся, к ответу потребуют нас
эти славные Осточертелли.
Но и этот исход недостаточно крут,
соберутся и тонкий, и тощий,
и потянутся к нам, и кураж наберут
пресловутые Бутти Попрощи.
«Блекнет и догорает…»
Блекнет и догорает
закат на грани ночной.
У переправы играет
келпи, конь водяной.
Влага до пены взбита.
слезы в глазах стоят,
бешеные копыта
обращены назад.
Думай не про копытца,
а присмотрись пока:
мокрый конь превратится,
в юношу или быка, —
ржет он, мечется шало:
но не увидишь дня,
если факела или кинжала
не сможешь бросить в коня.
Утро наступит хмуро,
спрячется в тень беда;
но маячит та же фигура
там, где журчит вода;
там, где темнеет заводь,
и что-то тянет ко дну,
туда, где привычно плавать
синему табуну.
Все же окончить надо,
этот немой разговор.
в сердце тлеет досада,
так подними же взор:
за каледонской чащей
ты разглядишь вдали
смутный, но настоящий
западный край земли.
Синельников / Россия/
Родился в 1946 году в Ленинграде, в семье, пережившей блокаду. Ранние годы провел в Средней Азии. Известный поэт, автор 36 оригинальных стихотворных сборников, в том числе, однотомника (2004), двухтомника (2006) и вышедшего в издательстве «Художественная литература» изборника «Из семи книг» (2013). Переводчик, главным образом, поэзии Востока. Автор многих статей о поэзии, составитель ряда антологических сборников и хрестоматий. Главный составитель в долгосрочном национальном проекте «Антология русской поэзии». Лауреат многих российских и международных премий, академик РАЕН и Петровской академии.
Старые вещи
«Со склерозом твоим в поединке…»
Со склерозом твоим в поединке
Вновь, ликуя, звенят голоса.
Вечно вертятся эти пластинки,
Прославляя поля и леса.
Блещут лампочки в ёлочной, сизой,
Осыпающей детстве хвое.
Повторяются эти репризы,
Эти песни и шутки в фойе.
С узнаваемым призвуком жести
Репродуктор талдычит своё,
Эхом древних последних известий
Заполняя твоё забытьё.
«Ты видел чугунное било…»
Ты видел чугунное било,
Которое, взмыв тяжело,
Высокую стену сломило,
В чужую квартиру вошло.
И вскоре нацелится снова,
Решительно занесено.
На глушь мирозданья иного
Обрушится с хрустом оно.
На эти семейные ссоры
И радостей общих часы,
На лестницы и коридоры,
И годы лихой полосы.
И этот наполненный снами
И чуткой бессонницей дом,
И все, что ни делалось с нами,
Сейчас опрокинет вверх дном.
Переезд
День свободы и печали,
Вопиющая пылища
На скрежещущем развале
Разорённого жилища.
После всех десятилетий
Пустота и перемена
С тенью юности, из нетей
Возвратившейся мгновенно.
Эти книги и посуда
В переездном ералаше
И неведомо откуда
Голоса родные ваши.
И, конечно, не случайны
Ваши радость и досада,
И открывшиеся тайны,
Знать которых и не надо.
Старые вещи
Среди потёртостей и вмятин
Я отдыхать душой привык.
Красноречив и прост, и внятен
Вещей ветшающих язык.
Всего важней и сердцу мило
То, что досталось с детства мне,
Ещё родителям служило
И недвижимо в тишине.
Любовно тронешь ковш и ножик,
Или в шкафу найдешь лоскут,
И вспять, пройдя незримый обжиг,
Десятилетья потекут.
И новой утвари не надо.
И жизнь не вся ещё прошла,
И постарение – награда,
Прикосновение тепла.
Невеста
Людей ведь нет родных наивней,
Творцов домашнего тепла.
Невесту сообща нашли мне,
Надумав, что пришла пора.