В тот день во время вечерни и повечерия Сохи сидела на самой дальней скамье. Страх быть навсегда отвергнутым и презираемым ею удерживал меня от взглядов в ее сторону. От места, где она сидела, по-прежнему исходил яркий свет, и она казалась вратами, ведущими в дивный мир зелени и цветов, но на этих вратах словно висел замок, который на веки вечные будет заперт.

Желание извиниться и мысль, мол, напротив – хорошо, что так вышло, служили утешением лишь для ума. Потребовалось не много времени, чтобы осознать, что все эти треволнения, преувеличенный гнев и изоляция не только не помогают потушить пламя любви к ней, а наоборот – раздувают его. Потому как уже после повечерия я обнаружил, что остался в храме и прислушивался к каждому шороху, раздающемуся в сумраке. Вернись я в свою монастырскую келью, а она – к себе, в комнату для гостей, и у нас не будет шанса встретиться где-либо вне храма. Заметив, что Сохи осталась уже после окончания молитвы, я не двигался с места, продолжая сидеть на скамье для монахов. Однако у меня не хватило духа хотя бы посмотреть в ее сторону.

И когда я наконец поднял голову, храм наполняла лишь темнота. А чего я, собственно, ждал? Что она подойдет и скажет: «Давайте поговорим»? Да. Именно этого я и ждал. Но она ушла. Вполне естественная развязка событий. И все же, вопреки всему, я просидел там больше часа и прождал ее. Каким же глупцом я был!

В ту ночь, когда я, насмехаясь над собственной наивностью, вернулся в кабинет с намерением прекратить все это, неожиданно зазвонил телефон. Это была Сохи.

– Что-то не спится, вы не могли бы достать вина?

Будто одержимый обещанием, от исполнения которого не мог отказаться, я прихватил бутылку вина и направился в гостевой домик. Она ждала в гостиной, одетая в свободный бежевый кардиган поверх длинного черного платья. Увидев меня, она неожиданно улыбнулась.

– Я разозлилась. Ведь вы без всяких экивоков разнесли мою диссертацию в пух и прах, – проговорила Сохи, выкладывая несколько ломтиков сыра на блюдце.

Я мялся, не зная, как попросить прощения, а она продолжила:

– Но я захотела простить вас. Что, на улице так холодно? Трясетесь как осиновый лист.

– Простите меня. Увлекшись, не заметил, как эмоции увели меня совсем в другую степь. Я хотел принести свои извинения. Простите меня.

Она была права – я действительно дрожал. Сохи, скрестив на груди руки, внимательно посмотрела на меня. Взгляд ее, на удивление, был теплым и нежным – в нем ощущалось сочувствие старшей сестры к младшему брату. Интуитивно я почувствовал, что она догадалась о моей печали и смятении.

– Возможно, вам и не понравятся мои слова, но вы, брат Йохан, именно тот человек, которого я искала, – рассмеялась Сохи, протягивая мне стакан с красным вином. – Сдается мне, вы находитесь под влиянием сильного стресса из-за противоположного пола, особенно из-за симпатичного вам человека. Моя диссертация, на самом-то деле, как раз и исследует это. Прошу прощения, но я хотела бы встретиться с вами, чтобы провести дополнительные изыскания. Нам нужно о многом побеседовать. Безусловно, вы вправе отказаться.

Глаза Сохи просияли улыбкой. Я не чувствовал унижения человека, попавшего в плен к врагу и раздетого донага. Я просто думал, как хорошо, что она улыбается. Меня охватил восторг человека, чей тяжкий грех был прощен. Этой поздней ночью я был счастлив тем, что остался с ней наедине, хотя и в гостиной домика для посетителей. Пусть даже меня использовали как подопытного кролика в качестве «объекта, испытывающего стресс от противоположного, симпатичного ему пола», мое сердце бешено колотилось от того, что меня не ожидает вечное отвержение и, возможно, я получу приглашение на зеленеющий луг за окном, врата в который она олицетворяла.