А сама отправилась хлопотать к главному. Хотя и о Равенских, и о тогдашнем «Пушкинском» великая актриса отзывалась, мягко говоря, не лестно: «Это не театр, а дачный сортир. Туда я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости – рвать зубы».

А вот в своей симпатии к молодому Высоцкому была не одинока. Гримерша Надежда Моисеева с восторгом рассказывала, как он фантазировал, когда гримировался под Бабу-Ягу или Лешего: посмотреть на это зрелище сбегалась чуть ли не вся труппа. «После каждого спек такля мы брали гитару, покупали вино и ехали на городской бульвар или к кому-нибудь домой, – рассказывала она. – У меня дома компании долго засиживаться не удавалось. Мой отец был очень суровый, в десять часов вечера всех выгонял. Ему не нравилось, что артисты шумели, выпивали, а порой и скандалили. В тот период театр был очень пьющий…»

«Для меня Володя, – говорил Иван Тарханов, – это – театральный человек. Это театральная личность. Школа-студия дала ему точное становление, как характерного актера… Это – главное. Это то, что помогло ему уцелеть после школы. Ведь когда он пришел в театр Пушкина, был момент, когда он мог погибнуть… Чего стоило держать его, заставлять приходить в театр. Он же был глубоко ранимым человеком…»

Как нельзя кстати подоспели съемки фильма «Карьера Димы Горина». Еще весной как-то забрели в Школу-студию молодые ребята, выпускники ВГИКа Мирский и Довлатян, подыскивая актеров для своей дебютной картины. Посмотрели чеховское «Предложение», кое-кто из ребят показался им подходящим типажом. Поговорили, обменялись координатами, пообещали пригласить. На том дело и закончилось. Владимир о них даже думать забыл. И тут – неожиданный вызов.

Картина как картина. Надо воспеть романтику труда. Естественно, труда физического, который даже из хлипкого «очкарика» делает человека. Плюс любовь, само собой. Вот и вся фабула. Героем Высоцкого был монтажник с дурацким именем Софрон. Молодым исполнителем режиссеры были довольны: «Он вечно что-то придумывал, во многом заново создавая свою роль, дописывал ее, тормошил нас».

Самым крупным эпизодом стали шутливые ухаживания Софрона за красавицей бригадиршей, которую играла известная актриса Татьяна Конюхова. Никто не ожидал, что актер, который казался таким живым и непосредственным, перед камерой зажмется, засмущается и откажется обнимать роскошные Танины плечи. Тани Конюховой. Даже пытался предлагать:

– А может, я что-нибудь другое сделаю? Как-то это мне все… Может быть, я ей что-нибудь скажу лучше?

Слава богу, режиссеров было двое. Они убеждали дуэтом:

– Брось валять дурака. Ты мужик или нет?! Читал сценарий? Читал. Хочешь сниматься? Вот и обнимай!

Даже Конюхова вмешалась:

– А ну перестань, Володя! Смелее обнимай! Ну что ты, в самом деле?

В конце концов он согласился. И не пожалел. Сам потом говорил: приятно было. Однако продолжение эпизода было не из приятных: «Когда я ее пытался обнять, это все видел в маленькое окошко Дима Горин, – рассказывал Высоцкий. – Он, намотав предварительно кепку на кулак, должен был бить меня в челюсть. Теперь самое страшное. В кино – это самый реалистический вид искусства – все должно делаться по-настоящему. Экран большой, лицо громадное – метра три величиной. И поэтому, если вы не донесете кулак до лица – сразу видно… Эту сцену мы снимали девять дублей подряд, потому что шел дождь, и все время у оператора был брак… Даже Демьяненко – он играл Горина – подошел ко мне и говорит: «Володя, ну что делать? Ну, надо! Давай я хоть тебя для симметрии по другой половине, что ли, буду бить». И поэтому я действовал по Евангелию – подставлял другую щеку, чтобы не распухала одна сторона больше другой».