– Чай, кофе, беби? – спросил он как в иностранном фильме.

Валя вспомнила, что даже не позвонила Юрику, и прошептала:

– Что же я скажу там?

– Где? – удивился Лошадин.

– Там… где я замужем…

Обручального кольца на Вале не было, ведь массажистки не носят кольца.

– Беби, я не силён в мелодраме, – поморщился Лошадин. – Ты можешь навсегда остаться здесь, можешь вернуться туда. Но имей в виду, через полчаса я должен выехать на студию, хочешь, возьму с собой, хочешь, подвезу к метро.

Валя подумала, что завидует его дочери, хотела бы иметь такого отца. И её ненависть к мужчинам дала расползающуюся трещину, ведь Лошадин был не такой, как все. Она уже умела рубить сплеча и двумя телефонными звонками поставила точки, как на замужестве, так и на работе, сорвав в первом случае заслуженное: «Сучка грязная!», а во втором завистливое: «Ну, поздравляю!».

И это оказалось даже проще, чем ехать поступать в медучилище в чужой город, и логичней, чем выходить за Юрика. Ведь её будущий муж Лошадин был добрым, нежным, известным и гениальным. А главное, они полюбили друг друга с первого взгляда!

Валя ходила за Лошадиным хвостиком, не понимала правил игры, но пыталась подстроиться под них, и сбивчиво врала матери, приходя на телефонные переговоры. В квартире Юрика остался даже её паспорт, о чём было неловко напоминать Лошадину. А он не замечал, что на Вале одно платье, что дома носит его рубашку, а в тонком демисезонном пальтишке ей уже холодно.

Так же, как не обращал внимания на то, что она находится в ситуации полной беспомощности и абсолютной материальной зависимости. Если Лошадин не предлагал поесть, сидела голодной, если начинал говорить, покорно слушала, если ложился на живот, начинала делать массаж.

А когда он развлекался до утра без неё, Валя вылизывала огромную квартиру, готовила, стирала, гладила и штопала, напевая бабушкину любимую:

Однажды хмельной Лошадин застал её за глажкой и пением в шесть утра и усмехнулся:

– Этнично! А ты правда из деревни?

– На каникулах жила у бабушки, – сдержанно ответила Валя вместо «где ты шлялся?»

– А что там всё лето делать? – зевнул Лошадин.

– Как что? Второго июня Фалалей Огуречник, надо огурцы сажать. Коли на елях много шишек, будет много огурцов. Третьего июня – Олёна Леносейка. Сеют лён. Если на Олёну ненастье, осень будет злой и ветреной, – загибала Валя пальцы. – Седьмое июня, Иванов день. С него идут росы медвяные. Лечебные травы надо класть под Иванову росу…

– Всё, всё, всё! – замахал он руками. – Вот что, пейзанка, завтра придёт фарца, хоть приоденешься. А то тебя неловко показывать.

Слово «фарца» было знакомо. В поликлинику на Ленинском приходила вульгарная тётка и продавала всё от французских духов до лифчика «анжелика», на которые у Вали даже близко не было денег.

А «фарцой» Лошадина оказался суетливый парень с чемоданом, он вытряхнул содержимое и стал трындеть на непонятном языке. Знакомыми словами были «страус», «берёзка» и «чеки». Но «страус» оказался джинсами, «чеки» – бумажками, похожими на игрушечные деньги, а «берёзка» – магазином, куда пускали избранных.

Приговаривая, что у него последние деньги и завтра он возьмёт в долг, Лошадин купил несколько вещей себе, а Вале две модных обтягивающих кофточки, короткую джинсовую юбку и красивую тёплую куртку. Его не занимало, что бельё и колготки у неё были только те, в которых пришла.