– Сама где служишь? – прервала поток жалоб Таня.

– Сейчас нигде. На инвалидности, астма у меня, – пояснила Рая, – вторую группу имею.

В комнате повисло напряженное молчание. Мы сидим тут почти два часа, а Скоркина даже ни разу не кашлянула. По-моему, с такой формой астмы следует искать службу. Очевидно, та же мысль пришла в голову и Тане, потому что Иванова сказала:

– Неправда, будто сейчас нельзя найти работу. Да, министром не возьмут, но полы в супермаркете мыть – сколько угодно.

– Небось сама за мужниной спиной живешь, – оскорбилась Райка, – а мне в уборщицы советуешь.

– Зачем же вы всем врали на вечере, – поинтересовалась я, – и потом, Иван был хорошо одет, с золотыми часами, ключами от машины тряс!

– О господи, – закатила глаза Скоркина, – да когда Зоя позвонила, он как раз второй день как из запоя вышел. Поехал к двоюродному брату, тот в театре работает, взял для нас костюмы…

– А часы? – не успокаивалась я.

– Оттуда же, муляж, правда, сделаны здорово, – пояснила Раиса.

– А машина? – не унималась я.

– Ну и дура, ты, Дашка, – неожиданно обозлилась Раиса. – Нет и не было никакого автомобиля! Пыль в глаза пускали!

– Зачем? – в один голос воскликнули мы с Таней.

– И шь вы какие, – прошипела Скоркина, – сами в загородных домах проживаете с прислугой, в брильянтах ходите, а нам, значит, в бедности расписаться? Нет уж, хотели с Клюкиным, как все, быть богатыми…

– Что же не разговаривали друг с другом? – продолжала удивляться Таня.

– А чего нам обсуждать? – пожала плечами Раиса. – Я только и ждала, когда Клюкин помрет от пьянки. Ну, слава богу, отмучилась. Теперь эту квартиру продам, себе куплю поменьше, жизнь пойдет!

Мы потрясенно молчали.

– Так как, девчонки, – поинтересовалась Раиса, – дадите денег на похороны? У меня только двадцать рублей в заначке.

Не успели мы открыть сумочки, как зазвенел телефон. Скоркина схватила трубку и недовольно буркнула:

– Алле.

По мере разговора ее лицо вытягивалось, щеки начали бледнеть, губы, наоборот, стали темно-бордовыми. Наконец она выдавила из себя:

– Хорошо, завтра в десять.

Потом положила трубку на рычаг допотопного аппарата и пробормотала:

– Откладывается.

– Что? – изумилась я.

– Похороны.

– Почему?

– Из милиции звонили, тело пока не отдадут, оно им пока что требуется для исследования.

– Зачем? – ничего не поняла Таня. – У меня, когда отец от инфаркта умер, сразу после вскрытия отдали.

– Так то был инфаркт, – просипела Рая, наливая в щербатую кружку светло-желтую заварку, – а тут, видишь, дело какое.

– Какое? Да говори по-человечески! – закричали мы в унисон.

– Такое, – нудила Рая, – в желудке нашли стрихнин, отравили Ваньку.

Таня быстро глянула на меня. Я вздрогнула и посмотрела на Раису. Вновь повисло гнетущее молчание. Потом Скоркина, заикаясь, спросила:

– Чего на меня уставились?

– Да так, – ответила Таня.

– Да вы чего, девчонки, – забормотала Рая. – Ванька мне, конечно, нервы измотал, прямо ждала, когда помрет, но я его не травила. Не верите?

– Верим, верим, – закивали мы обе головами, подвигаясь поближе к двери.

– Как можете так думать? – завизжала Рая. – Да, ненавидела, но не убивала!

Таня, резко повернувшись, вышла в коридор.

– Слышь, Иванова, – крикнула Раиса, – сдается, Ваньку в твоем доме отравили! Знай, так и заявлю в милиции. Пусть потрясут вас, депутатов! Обокрали народ, теперь на наши денежки гуляете.

Таня, ничего не отвечая, пыталась открыть замок. Я подошла и быстро щелкнула ключом. Мы вылетели на грязную площадку и побежали по лестнице.

– Эй, Иванова, – продолжала орать Скоркина, перегнувшись через перила, – знаем, знаем про тебя правду! Придушила ночью харитоновскую первую жену, чтобы самой за него замуж выскочить. Так что нечего меня обвинять, у самой рыло в пуху.