Дамы визжали от восторга, мужчины громко хохотали. Я вновь выскользнула из комнаты. Пойду огляжу домик снаружи. Но и во дворе ничего настораживающего не наблюдалось. Я углубилась в сад. «Сосиска» мешала быстро передвигаться, и ноги то и дело спотыкались.

За домом простиралась невероятно ухоженная территория – ряды кустов перемежались клумбами. Была там и детская площадка – песочница, качели, горка. Немного странно, если учесть, что девочке, по слухам, то ли девять, то ли десять лет. Кстати, ребенка на празднике не было видно. Если бы подобное шоу устроили у нас дома, Манюня приняла бы в нем самое активное участие. Хотя, может, Олег Андреевич и Татьяна сторонники жестких методов воспитания и считают, что детям не следует мешаться под ногами у гостей.

Я прошла по всему саду и не обнаружила ничего подозрительного, даже той калитки, куда, по словам полковника, нырнул таинственный Жок. Впрочем, было темно, двор освещался фонарями, и в их не слишком ярком свете можно многого не заметить. Следовало напроситься еще раз в гости днем, а еще лучше утром.

Я обошла дом с торца и наткнулась на небольшую дверь. Толкнула створку и оказалась в коридоре, возле кухни. Скорей всего именно через этот вход в здание попадает прислуга. Интересно, сколько человек постоянно работает у Харитоновых? Что там Крахмальников говорил, кажется, повар, шофер, гувернантка…

В зале по-прежнему веселился народ, правда, основная масса разъехалась, по инкрустированному паркету бродили человек шесть.

– Дашка, – завопила раскрасневшаяся Татьяна, – отлично, что ты еще здесь, а то я расстраивалась, что не говорила с тобой. Так, все снова надеваем маски и делаем фото на память.

Кот в сапогах, Белоснежка, Красная Шапочка, оба пирата и я сбились в кучу. Ливрейный лакей защелкал фотоаппаратом. Потом выпили еще шампанского, добавили ликер «Айриш-крим» и вновь раскупорили бутылку «Дом Периньон».

– Не снимайте маски, – верещала Таня, – ну и угадайте, где я, а где Ванька?

Около двух Ваня Клюкин расстегнул на пиратском жилете пуговицы и простонал:

– Все, ребята, больше не могу. Пора домой, да и живот заболел, язва, знаете ли, расшалилась. Напозволял себе сегодня лишнего!

– Денол прими, – посоветовала Рая Скоркина, – хочешь дам?

– Не, братцы, я домой, – заплетающимся языком пробормотал Ванька, – устал.

– Даже не думай, – твердо заявила Татьяна, – мы тут остались самые близкие, одна третья группа, хоть поговорим спокойно.

– Не, домой, – пьяно ныл Клюкин.

Он сильно побледнел и осунулся. Похоже, что мужика и впрямь донимала болячка.

– Не советую садиться за руль в таком состоянии, – велела Таня, – позвони домашним и оставайся ночевать. – И она протянула Ваньке мобильный.

Но Клюкин помотал головой и рыкнул:

– Живу один-одинешенек, никому не нужный.

Высказавшись, Ванюша шмурыгнул носом и зарыдал.

– Ну-ну, – похлопала его по плечу Таня, – не стоит расстраиваться, молодой, красивый, только свистни, женщины прибегут и в штабеля у ног улягутся.

– Никому, никому, абсолютно никому не нужен, – икал Ванька, размазывая сопли, – с тех пор как мамочка умерла, я бедный бесприютный сирота.

И з-под обшлага клетчатой рубашечки соскользнули на запястье большие, вульгарно дорогие часы.

– Эй, кто-нибудь, – велела командным голосом Танюша, – уведите плаксу в спальню!

– Давно скончалась твоя матушка? – осторожно поинтересовалась я.

Но Клюкин достиг той стадии опьянения, когда внешние раздражители не воспринимаются, слышны только собственные страдания.

– Бедный, бедный, одинокий…

– Его мама умерла почти десять лет назад, – пояснила Рая Скоркина, – а он, как напьется, всегда рыдает, вечно на всех вечеринках людям настроение портит. Я все поджидала, когда же он сегодня в плач ударится. Еще долго продержался, почти до самого конца.