Я осмотрела свое тело, завернутое в зеленый шелк.

— А этот халат, по-твоему, неподобающего качества? — не сдержалась я.

— Качество в нем прекрасное, — ответил он с тем же непроницаемым лицом, как будто отчитывал провинившегося ребенка. — Но я прошу тебя не выходить в нем к завтраку. Здесь это позволительно. Но только потому что мы на отдыхе, и ты только учишься соответствовать моим требованиям.

Ух ты, ж мать твою! Соответствовать его требованиям? Вот это было заявление года. Интересно, что было бы, ляпни я такое? Не успеваю озвучить мысль, как он продолжает:

— Ужин ровно в семь. Если я буду задерживаться на работе, буду заранее предупреждать.

— Я не ем после шести! — выпалила я, не в силах сдержаться. Да что там говорить, мне было любопытно посмотреть, покроется ли его безупречное лицо пятнами от гнева.

— Что, прости? ― спросил он, приподняв одну бровь. В его взгляде мелькнуло раздражение, и я мысленно дала себе пять за еще одну мимолетную эмоцию, вызванную у него.

— Ничего. Ради тебя я подстроюсь, — тихо пробубнила я, опуская взгляд к тарелке.

— Хорошо, — Он легонько похлопал меня по лежащей на столе руке. Мой взгляд метнулся к его руке и потом — к лицу. Он быстро отвел взгляд, убрал руку и продолжил: — Два раза в неделю мы будем ужинать в ресторане. Возможно, иногда в компании важных людей. Скорее всего, это будут вторник и пятница. В остальные дни ужинать будем дома. И не забывай о соответствующей случаю одежде, — процедил он сквозь зубы, снова красноречиво взглянув на мой халатик.

Я лишь вздохнула от безысходности. Меня ждала прекрасная перспектива: всю жизнь барахтаться в золотой клетке или, понурив голову, выдавать ему те песни, которых он ждет от меня. Нужно будет поинтересоваться у мамы, принято ли женщинам нашего круга заводить себе горячих любовников. Я надеялась, что хотя бы такое невинное развлечение поможет мне скрасить ужасные дни заточения в башне его пафосного величества.

Игнат поднял газету с края стола, расправил ее и начал читать. Я продолжала жевать почти безвкусные блинчики, глядя, как пушистые края волн набегают на белый песок.

— Амалия, — позвал муж, не отрываясь от газеты, — нам также нужно определиться с расписанием выполнения супружеских обязанностей, — пробормотал он.

Зря я сделала глоток кофе, потому что в тот момент он стал мне поперек горла. Я поперхнулась и, пока прокашливалась, во все глаза пялилась в его сторону. Я невероятно сильно сожалела, что не наделена способностью видеть сквозь предметы. Потому что чертова газета не позволяла узнать, шутит ли он. Кроме шуршания бумаги он не издавал ни звука, поэтому я попыталась уточнить, что он имеет в виду, задав тупой вопрос:

— Что?

— Расписание. Выполнения. Супружеского. Долга, — пояснил он как несмышленому ребенку. — То, чем мы занимались прошлой ночью.

Он опустил газету и, сложив ее, вернул на край стола. Игнат сделал глоток кофе, не глядя на меня. А я все не могла отвести взгляда от своего мужа, пытаясь понять, какому двадцативосьмилетнему мужчине нужно расписание, чтобы заняться сексом? Кто не захочет спонтанности? Страсти, нахлынувшей в самый, казалось бы, неподходящий момент?

Какой молодой мужчина не захочет нагнуть свою жену над столом в кабинете? А я скажу. Тот мужчина, который в момент нашего первого совместного завтрака ставит чашку с кофе на круглую подставку ровно посередине. Который складывал газету, тщательно поправляя края, чтобы они не загнулись. Тот, который настолько преуспел в упорядочивании своей жизни, что мухи летом, вероятно, разворачиваются и меняют курс в пятидесяти метрах от забора его собственности.