Я вздохнула и расслабилась на стуле.

– Спасибо.

– Что скажете насчет завтрака? Яйца? Бекон? Тосты? – Миссис Линдхольм достала из буфета тарелку. Ее глаза слегка покраснели. – Есть еще и грейпфрут.

– Яйца и тосты были бы как нельзя кстати. Если, конечно, можно.

Майор Линдхольм сложил газету и отодвинул ее от себя.

– Миртл упомянула, что вы – евреи. Прибыли сюда во время войны?

– Нет, сэр. О… – Я подняла глаза, поняв, что миссис Линдхольм поставила передо мной тарелку с яйцами и тостами. Яйца были поджарены на жиру от бекона. Пахли они просто восхитительно. Черт возьми! Неторопливо намазывая маслом тост, я собралась с мыслями и сообщила: – Моя семья переехала сюда в самом начале восемнадцатого века и поселилась тогда в Чарлстоне.

– Вот как? – Он отхлебнул кофе. – Никогда до войны не встречал еврея.

– Наверняка встречали, да только рога у него были искусно спрятаны, вот вы его и не приметили.

– Ха! – Он хлопнул себя по колену. – Справедливое замечание.

– На самом деле моя бабушка… – Тосты с маслом требовали всего моего внимания, и потому говорила я нерасторопно: – Моя бабушка и ее сестры корней своих не обрубали и общаются дома на идише.

Миссис Линдхольм устроилась на стуле рядом и во все глаза наблюдала за мной, будто я – экспонат на выставке.

– И они… – Она слегка нахмурилась, от чего тут же углубились морщины на ее лбу. – Ну, вы сказали Чарлстон. Там же – южный акцент.

Я усилила южное произношение, которое научилась неплохо смягчать, живя в Вашингтоне, и выдала с сильным чарлстонским, включив туда же и знакомое мне на идише:

– Ы все хатит пройти на Рош Ха-Шана? Ну, мазл тов, ы все!

Линдхольмы дружно засмеялись, и по их лицам даже потекли слезы.

В дверном проеме появился Натаниэль. Двигался он сейчас уже более-менее сносно.

– Пахнет чем-то замечательным, – произнес он и занял свободный стул у стола.

Миссис Линдхольм вскочила и поставила перед ним тарелку.

Далее мы не торопясь завтракали, а майор добродушно разглагольствовал ни о чем. Мы все отчаянно старались. Старались завтракать как ни в чем не бывало, но на столе перед нами передовицей вверх лежала газета с фотографией Нью-Йорка, превратившегося в обезображенную Венецию, где улицы представляли собой водные каналы, ограниченные по сторонам небоскребами с выбитыми окнами нижних этажей.

Наконец майор Линдхольм посмотрел на настенные часы. Часы показывали без десяти девять. Майор оттолкнулся от стола и произнес, вроде бы не обращаясь ни к кому:

– Ладно. Нам пора.

Натаниэль немедленно вскочил на ноги.

– Спасибо за завтрак, миссис Линдхольм.

– Не за что. – Она поцеловала мужа в щеку. – Приятно, когда поговорить есть с кем, а не только с обратной стороной газеты.

Майор рассмеялся, и было понятно, почему она влюбилась в него.

– Что вы, дамы, запланировали на сегодняшний день?

– Ну… – Она взяла его тарелку и положила ее на тарелку Натаниэля. – Наверное, возьму миссис Йорк с собой в город, пройдемся по магазинам.

– По магазинам? – Я схватила тарелки и последовала за ней к мойке. – Я-то вообще намеревалась отправиться с Натаниэлем.

Она наклонила голову и уставилась на меня так, словно я внезапно заговорила по-гречески.

– Но вам обоим нужна новая одежда. Вашу я постирала, но она даже после стирки пребывает в таком виде, что использовать ее можно разве что для работы во дворе, да и то когда соседи не видят.

Меня отряжают за покупками, когда привычный нам мир только-только канул в небытие.

Натаниэль, очевидно, узрел мой пораженный взгляд, но истолковал его по-своему, хотя, разумеется, вполне рационально.