– Как насчет сэндвича с ветчиной и сыром? – спросила меня она.

– Может, просто с сыром?

– После такого дня, что вам выпал? Несомненно, вам нужен белок.

Мама говорила, что всегда лучше поскорее расставить точки над «i», следуя ее наставлению, я заявила:

– Я и мой муж – евреи. Мы не ортодоксы, но свинины тем не менее не едим.

Она приподняла брови.

– В самом деле? Что ж… Взглянув на вас, никогда бы не догадалась.

Я была гостем в ее доме, и идти мне было некуда, а она исходила из самых благих побуждений. В общем, я сглотнула и, улыбнувшись, сказала:

– Просто сыр с хлебом для меня сейчас были бы в самый раз.

– А как насчет еще и тунца?

– Звучит более чем заманчиво.

Она вытащила из холодильника бледно-розовый контейнер.

– У Юджина на обед всегда тунец, так что кусочек-другой непременно найдется.

– Помочь вам чем-нибудь?

– Просто сядьте. – За первым последовал еще один контейнер, на этот раз зеленый. – Было бы труднее растолковать вам, где что находится, чем просто извлечь то, что требуется.

На стене у холодильника висел настенный телефон тускло-коричневого цвета. Меня словно ударили по затылку кирпичом, и причиной тому было чувство вины.

– Могу ли я… Позволите ли вы мне сделать междугородний звонок… – Я замолчала, поскольку понятия не имела, когда смогу его оплатить.

– Конечно же. Мне выйти?

– Нет. Вовсе ни к чему, – сказала я, но слова мои были ложью. Разумеется, мне отчаянно хотелось уединения.

Она положила сэндвичи на стойку и указала на телефон.

– Линия армейская, выделенная, так что вас не подслушают. Это одно из многочисленных преимуществ пребывания в доме майора. Надеюсь, согласны со мной?

Я послушно кивнула и подошла к телефону, желая, чтобы он был в другой комнате или чтобы изначально мне все-таки хватило смелости сказать ей правду. После того как я набрала номер, то снова услышала проклятый сигнал «занято». Мне удалось не выругаться. Ну… Во всяком случае, не вслух.

Я попробовала еще раз, и тут вдруг пошли длинные гудки.

Я, почти лишившись сил, прислонилась к стене. С каждым гудком я молилась:

«Пожалуйста, пусть они сейчас будут дома. Пожалуйста, пусть они окажутся дома. Пожалуйста…»

– Алло? Векслер слушает, – голос моего брата был спокойным и деловитым.

Мой же голос оказался надтреснутым:

– Гершель? Это – Элма.

Последовал прерывистый вздох, а затем – лишь треск междугородней линии.

– Гершель?

Я никогда прежде не слышала, чтобы мой брат рыдал. Даже когда он рассек себе колено до кости. Тем временем на заднем плане Дорис, его жена, задала какой-то вопрос – вероятнее всего: «Что случилось?»

– Элма. Неужели… Неужели ты жива! Хвала Господу. Ты жива! – Он вновь приблизил губы к микрофону, и его голос стало слышно вполне отчетливо. – Мы видели новости. Что?.. Как насчет мамы и папы?

– Их с нами больше нет. – Я прижала руку к глазам и прислонилась лбом к стене. Позади меня миссис Линдхольм делала бутерброды совершенно бесшумно. Следующие слова мне пришлось из горла выдавить: – Нас с Натаниэлем в городе тогда не было, а мама и папа находились дома или где-то поблизости.

Его дыхание сотрясало мое ухо. После паузы послышалось:

– Но вы с Натаниэлем живы.

– Да, живы. А ты знаешь… Как дела в Чарлстоне?

– Знаю из новостей, что на город обрушилось несколько цунами, но многие жители все же оттуда вовремя эвакуировались. – После непродолжительной паузы он таки ответил на невысказанный мною вопрос: – Ничего ни о бабушке, ни о ком-либо из тетушек не слышал.

– Что ж… Связь ныне никудышная, но надежда все же остается. Попробуем до них еще дозвониться.