Никакого результата.

– Как тебя зовут? – продолжал Эрвин. – У человека должно быть имя. У тебя оно есть? Я Эрвин. Эрвин Канн. А ты?

Молчание. Но пленник отчего-то вздрогнул. Случайность – или следствие, имеющее причину?

– Тебя отпустят, как только ты поговоришь со мной, а если не будешь слишком упрямиться, то и покормят. На, смотри. – Эрвин вынул из кармана галету. – Видишь? Это галета. Ты еще помнишь, что бывает на свете и такая еда?

Последовало молниеносное движение, но Эрвин успел отдернуть руку.

– Э нет, дружище, так не пойдет. Сначала имя.

Пленника затрясло. Ходуном заходили костлявые плечи, задрожали колени, затрясся череп, покрытый длинными редкими волосами, слипшимися в грязные сосульки. Существо скулило, как животное, – бессмысленно и надоедливо, вряд ли даже стараясь вызвать жалость. Ему просто хотелось скулить, и оно скулило.

– Имя! – грозно потребовал Эрвин.

Пленник вновь вздрогнул и перестал дрожать. Скулеж прекратился. Существо подняло голову и взглянуло на Эрвина гнойниками глаз. Стоящий в стороне Каин брезгливо передернулся.

– Марк, – сиплым, но неожиданно внятным голосом произнес пленник. – Марк Вонючка. Не думал, что еще раз встречусь с тобой, Эрвин Канн…

– А я тебя не узнал, – сказал Эрвин. – Помню нашу встречу. Ты не захотел тогда пойти с нами к Счастливым островам. Ушел обратно вместе с Яном. А я пошел дальше.

– Дошел, значит?

– Точнее, дополз.

– Понятно… – Марк Вонючка попытался рассмеяться и зашелся в приступе надрывного кашля. – Поня… кха!.. Как же иначе… Господин советник… кха!.. Никогда не ошибающийся гений, попавш… кха!.. попавший-таки в лапы закона. Ну и как оно тебе, в лапах? Скажи, ты жалел о том, что я ушел? Еще одним меньше, кого мож… кха!.. можно было подставить вместо себя…

– Ты назвал имя, – сухо прервал его Эрвин, – значит, заработал галету. Лови.

Марк на лету сцапал галету, сунул в провал рта и захрустел то ли ею, то ли осколками зубов. А Эрвин, обернувшись, бросил людям Каина:

– Воды! Нет, не этой! Пресной, из флаера.

Никто бы не пошел за водой по его воле, но Каин приказал – и пошли. Каину было интересно.

Нашлась и пластмассовая кружка. Эрвин наполнил ее и протянул пленнику:

– Пей.

Уговаривать Марка не пришлось. Жуткая образина пила воду, катала ее языком во рту, глотала мельчайшими глотками и сладостно стонала от наслаждения. Чему и дивиться: вода на Гнилой мели такая же, как и во всем Саргассовом болоте, то есть солоноватая и с тухлым привкусом, а дождевую воду не во что собрать. Разве что выжимать ее из своих немыслимых отрепьев… Марк тянул наслаждение, а когда оно кончилось, спокойно вернул кружку Эрвину.

– Благодарности ты от меня не дождешься, Эрвин Канн…

– А ответа дождусь? – слегка усмехнулся Эрвин. – Меня интересуют ответы на некоторые вопросы. Например: откуда ты знаешь, что я был советником президента?

– Если бы я знал это при нашей первой встрече, то убил бы тебя, – тусклым голосом сказал Марк. – Сам бы помер, но и тебе не жить.

– Понятно. Тебе рассказал обо мне Ян Обермайер. Что с ним?

– Давно мертв. Он желал проповедовать, а людям на Гнилой мели не нужны проповеди. Им нужна еда. Это так просто, а он хотел сложного.

Эрвин покивал. Фанатичному проповеднику церкви Господа Вездесущего, конечно, не место на Гнилой мели, где могут выжить лишь фанатики борьбы за собственную жизнь. С фанатизмом вообще надо поосторожнее, ему нужно удачное приложение, а тут оно единственно возможное. Что ж, Ян выбрал свой путь – и ошибся.

Впрочем, охромев, он все равно только тормозил бы движение. Какой, собственно, выбор у него оставался? В обоих случаях – закономерный итог, не понятный заранее только твердолобым…