– Конечно. Бывает еще страх за свое дело. В умеренных дозах он даже полезен.

– Я не о том!

– Я понимаю, о чем ты. О страхе жить среди людей, потому что они не такие, как ты, и не соответствуют твоим представлениям о том, каким должен быть человек и какими должны быть отношения между людьми. Такой страх вреден, он может убить. Рыба не должна бояться воды. Тебе страшно? Ну, выпрыгни на берег и умри. О тебе скажут: глупая рыбка, ей вообще не следовало жить.

– Зато о тебе скажут: ай да умница рыбка, всегда находила самую лучшую пищу, виртуозно ускользала от хищников и не мечтала о невозможном!

– А еще управляла стаей, прикрываясь доверчивыми сородичами, подставляла хищникам их бока вместо своих… Что же ты об этом не вспомнила? – Эрвин с любопытством взглянул Кристи в глаза. – Молчишь? Правильно, молчишь – что тут еще можно сказать? Я такой, каков есть, уж не знаю, повезло тебе или нет. Но если бы я был другим, ты уже давно была бы мертва. Это не хвастовство, а просто факт. Есть реальный мир, и я в нем живу. Мир фантазий – просто яркая обманка вроде блесны для той рыбки. В реальном мире человек – это животное, какое воспитание ему ни дай. Печально? Наверное, да, но лучше не грустить из-за обстоятельств, которые ты не в силах изменить. Вода всегда останется мокрой, молния – электрическим разрядом, а человек – животным, в какие тайны бытия он бы ни проник и сколько бы планет ни освоил.

– Я устала, – сказала Кристи. – Я как та рыбка… готова выпрыгнуть на берег.

– Нет, не готова.

– Почему?

– Потому что от возвращения на родную планету тебя отделяет всего несколько шагов, – твердо сказал Эрвин. – А еще потому, что ты уже показала, что умеешь бороться. Помнишь Марию? Ты – не она. Ты сильная. Тебе надо жить, ты уже десять раз заслужила это право.

– Право быть животным среди животных?

– А хоть бы и так.

Кристи помолчала. Откуда-то налетел ветер, растрепал дым, утопил в нем поселок, погнал пыль на холмы. Солнце то ли взошло, то ли нет – не разобрать. Эрвин поежился и поднял воротник куртки. Кристи заморгала – в глаз попала соринка.

– Будет шторм, – сказал Эрвин. – Один из последних весенних штормов. Примерно такой же, какой был у нас тогда, после полыньи. Помнишь?

Кристи кивнула:

– Тогда с нами еще был Джоб.

Да-да, Джоб… Нет, подумал Эрвин, все-таки у большинства женщин истинный талант говорить некстати! Ну вот зачем нужно было сейчас вспоминать о Джобе, об этом терпеливом, бессловесном и неприспособленном пожилом человеке? Он пережил ураган и умер на следующий день. А мог бы умереть неделей раньше или днем позже. Какая разница? Он ведь понимал, что не дойдет до Счастливых островов. Не исключено, что он понимал и свою роль пешки на шахматной доске – и все равно послушно шел и делал то, что ему велят. Не было никаких сил, а он все равно шел…

И что – спасся бы? Никогда. Не бывает таких чудес. Зачем же вспоминать о том, чего нельзя было изменить тогда и что подавно не изменить сейчас? Какой толк от этих воспоминаний? Мешают жить. Запереть их на задвижку в самом дальнем уголке памяти и никогда туда не наведываться. Не смотри назад, смотри вперед. Сможешь? А если нет, то почему не учишься?!

Никогда она не выучится…

– Шторм нам на руку, – сказал Эрвин, чтобы помешать Кристи развить тему. – Стихия – помощник убегающих.

– Ты говорил о Тверди, – словно бы не расслышала Кристи. – Ты в самом деле хочешь, чтобы я вернулась домой?

– Если ты этого хочешь. А разве нет?

– Хочу, конечно. – Кристи улыбнулась, что-то вспоминая. – Там… там хорошо. А что будешь делать ты?