Относительно состава вечевых собраний продолжаются споры. Часть исследователей разделяет убеждение Янина о том, что 300 “золотых поясов”, заседавших на новгородском вече, по сообщению иноземного путешественника, представляли городской патрициат, старейшин усадеб, из которых состоял средневековый город. Другие полагают, что вечевые собрания были более “демократическими” и включали в себя выборных представителей городских районов – “концов”. Споры ведутся, конечно, относительно “правильного” веча в обычной ситуации; во времена смутные – в случае военной катастрофы или острого социального конфликта – на сходки сбегалось множество народа, и там уж было не до процедурных тонкостей.

Компетенция веча была довольно обширна. Среди важнейших вопросов, решавшихся вечем, были вопросы войны и мира, приглашение князя и заключение договора (“ряда”) с ним. В случае недовольства князем и нарушения им условий ряда вече могло указать князю “путь чист” (то есть изгнать). Некоторые эпизоды такого рода широко известны. Например, события 1136 г. в Новгороде, когда был посажен на два месяца под арест со всей семьей, а затем и изгнан князь Всеволод Мстиславич, внук Владимира Мономаха. Новгородцы дважды изгоняли и князя Александра Ярославича (Невского), покушавшегося на городские вольности. Беда в том, что в наших учебниках эти случаи представляются как чрезвычайные и исключительные, между тем это была рутинная практика древнерусских волостей.

Участвовало вече и в направлении “иностранных дел”. Например, в договоре Новгорода с Готским берегом указывалось, что в выработке условий договора, которым князь Ярослав Владимирович утвердил мир “с послом Арбудомь и всеми немецкыми сыны… и с всемь латиньским языком”, участвовали посадник Мирошка, тысяцкий Яков и все новгородцы.

Вече должно было утверждать чрезвычайные расходы на военные предприятия. В скандинавских сагах, где говорится, что во времена Владимира и Ярослава на Руси собирались тинги – народные собрания, содержится характерный рассказ об Эймунде, предлагавшем свою военную службу “русскому конунгу”, который ответил ему: “Дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я”, и созвал тинг.

Княжеская дружина составляла “корпус быстрого реагирования”, но основная тяжесть военных предприятий, как наступательных, так и оборонительных, если речь шла о земских интересах, ложилась на плечи рядовых “воев” – народного ополчения.

Основная масса свободного населения древнерусской волости была хорошо вооружена и представляла внушительную военную силу Поляне, по преданию, дают хазарам по мечу “от дыма”, то есть в понятиях летописца меч есть в каждом доме, а не только у знати. О том же свидетельствует и статья 13 “Русской правды”, предусматривающая такой казус: “Если кто возьмет чужого коня, оружие или одежду, а владелец опознает пропавшее в своей общине, то ему взять свое, а 3 гривны за обиду”. Очевидно, что “в своем миру” обнаружить собственное украденное военное снаряжение мог рядовой свободный общинник, а не княжеский “муж”. Народное ополчение состояло как из городских, так и из сельских свободных обывателей. После неудачного для Руси сражения с монголами на реке Калке, как сообщает летопись, “бысть вопль и плачь и печаль по градом по всем и по селом”. Очевидно, “по селом” плакали не из простого сочувствия, но оплакивали павших односельчан. Как отмечают археологи, меч в XII столетии становится массовой продукцией русских оружейников, причем появляются образцы “серийного производства”, для которого был несомненно тесен исключительно дружинный и даже городской “рынок”.