Страна вновь обрела единство и законную власть. Но при этом не произошло обновления в системе управления, социальном строе, культуре. Участие “всей земли” в воссоздании государственности привело к восстановлению старого варианта политического устройства.

Духовно-религиозный подъем не нашел выражения в юридических установлениях, которые бы регулировали отношения власти и подданных. Возможно, здесь проявляется определенная закономерность: общество, уставшее от социальных потрясений, из предложенных возможностей выбирает наиболее консервативный путь.

Власть и реформы. От самодержавной к Советской России. СПб., 1998.

Кобрин В. Б. Смутное время – утраченные возможности || История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX – начала XX в. М., 1991. С. 163–185.

Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М., 1937.

Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005.

Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978.

С ноября 1666 и до июля 1667 г. в Москве тянулся церковный “великий собор” с участием вселенских патриархов, многочисленных греческих епископов, русского духовенства, царя и Боярской думы. Созван он был для разрешения двух наболевших и буквально раздиравших русскую церковь конфликтов, тесно между собой связанных: один, разворачивавшийся между патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем, подрывал основы взаимоотношений светской и церковной властей, другой, между сторонниками и противниками проведенных Никоном церковных реформ, привел к расколу русской церкви.

Как Никон, так и вожди раскола неоднократно вызывались высоким собранием для увещеваний и объяснений. И та и другая стороны решительно отрицали свою вину и во всех “нестроениях” обвиняли царя и поддерживавших его греческих иерархов. Опальный патриарх честил греческих судей как “бродяг” и “султанских невольников”, советовал им, вместо того чтобы “ходить всюду за милостынею”, поделить между собой золото и жемчуга с его патриаршей митры и панагии и заявил, что греческие канонические правила, которыми руководствовались судьи, “не прямые, печатали их еретики”. В ответ собор обвинил его в оскорблении восточных патриархов, лишил сана и отправил в северный Ферапонтов монастырь простым монахом.

Возглавлявший староверов протопоп Аввакум точно так же “покаяния и повиновения не принес, а во всем упорствовал… освященный собор укорял и неправославным называл”. Как потом вспоминал Аввакум, дело чуть не дошло до драки, и тогда “я отошел к дверям да набок повалился: «посидите вы, а я полежу», говорю им. Так оне смеются: дурак-де протопоп! И патриархов не почитает!”. Юродствуя, Аввакум обличал и “Никона-волка”, и “немощных” от “насилия турскаго” греков, и идущего у них на поводу царя, утверждал, что “до Никона-отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна”. В итоге собор отлучил от церкви всех сторонников старых обрядов и книг, а вождей раскола отправил в ссылку. Следствием фанатической бескомпромиссности Никона и Аввакума стала церковная катастрофа, о которой ярко свидетельствуют события 6 января 1681 г.

Во время крещенского обряда освящения вод, когда торжественный крестный ход царя Федора Алексеевича вместе с патриархом, духовенством, приказными и стрельцами спустился от Успенского собора Московского Кремля к Москве-реке, где была устроена иордань (крестообразная прорубь), московские староверы ворвались в опустевшие соборы. Они учинили там разгром, осквернили могилу покойного царя и разбрасывали (впервые в русской истории!) с колокольни Ивана Великого листовки с карикатурами на власть и церковь, изготовленные по “эскизам” тогда уже “тюремного сидельца” Аввакума.