Она пытается защитить себя: протягивает руку к своему другу – пульту от телевизора – и делает звук громче. Затем роняет руку на колени. Под ее ногтями, напоминающими птичьи когти, черные каемки.

Мы поворачиваемся к соседу.

– Что произошло?

– Я шел на работу. Я тоже работаю посменно, как и вы. Услышал, что она кого-то зовет. Дверь была открыта. Я не знал, что увижу в квартире. И обнаружил Пегги.

– Как долго она могла пробыть в таком состоянии? То есть… Кто-нибудь ее навещал?

– Я с ней виделся только один раз. Два месяца назад. У подъезда. Она тогда была не такая, она ходила. Никогда не был у нее дома.

Ясно одно: Пегги в западне. Вероятно, процесс начался, когда она от усталости или слабости – может быть, заболела, может быть, махнула на себя рукой – прекратила выполнять функции, необходимые для нормальной жизнедеятельности. В попытках облегчить себе жизнь она сузила мир до пределов досягаемости: что входит в организм, что из него выходит и чем отвлечь мозг. Но теперь запас мандаринов и йогурта закончился, контейнеры с мочой переполнены, и она тонет в протекающей наружу смеси собственных отходов.

– Вы можете подняться с кресла, Пегги? Можете встать и дойти до ванной?

– Могу.

– Покажите нам, пожалуйста.

– Нет.

– Почему?

– Я смотрю телевизор.

– Что вы смотрите, Пегги?

Не отвечает.

– Что вы будете есть?

Не отвечает.

– Какой сегодня день недели, Пегги? Какой сегодня день?

Не отвечает.

– У вас есть семья, Пегги?

Не отвечает.

– Может, кто-то из друзей живет неподалеку?

Не отвечает.

– Соцработники не приходят? Пегги, к вам ходит соцработник?

Не отвечает.

Би-и-ип!

Это пожарная сигнализация.

– Пегги?

– Оставьте меня в покое.

– Как вы думаете, что случится, если мы вас тут оставим?

Вся жизнь Пегги свелась к сегодняшнему моменту. Сейчас у нее нет ничего, кроме сбоящего организма и дрянных обстоятельств. Она – животное, без прошлого, без родной среды, без личности. Беззащитная и зависимая.

Если она останется на месте, то практически наверняка умрет. Вот как это происходит. Не сразу: поначалу она будет деградировать постепенно. Ее дыхание не затруднено, сердце не собирается отказывать. Но ноги перестали выполнять главную функцию и не могут унести ее из опасной ситуации. У нее разовьется какая-нибудь инфекция, и деградация ускорится. Проще говоря, она попала в яму и не в состоянии вылезти. Ей нужно помочь.

Никто больше не придет. Это ее шанс. Она закричала в пустоту, и спасители пришли. Странная пара, но эти двое хотят и могут помочь. У нее появилась возможность попасть в безопасное место, где ее приведут в порядок и помогут начать жизнь заново. Но, как ни удивительно, она хочет отослать их прочь.

Почему люди отказываются от помощи, когда столь очевидно в ней нуждаются? Какая злодейская мутация психики так извращает наше мышление? Вечный парадокс моей профессии состоит в том, что пациенты, которым сильнее всего нужна помощь, отказываются от нее, в то время как абсолютно здоровым людям не терпится попасть в приемный покой больницы.

Я уверен, что тут есть доля гордыни: часто люди слишком упрямы, чтобы принять чью-то помощь. Кроме того, многие из нас страшно боятся доставить другим неудобство или тем более стать обузой. Может быть, Пегги не осознает, как серьезно ее положение. А может быть, не хочет осознавать: отрицание тоже очень сильно этому препятствует.

Если Пегги настроена столь стоически, то отсюда всего шаг до стыда перед болезнью и до ощущения унижения от признания своего зависимого положения. Получается, мозг Пегги, как и ее тело, тоже попал в западню?