Не средневековье.
Машину времени на «поближе» подкрути.
– Какая прелесть! – воскликнул он, помогая Ане сесть в «рафик». – Я даже не помню, когда ездил на таком в последний раз. Наверное, лет в шесть. Тогда еще были такие «Скорые».
Дверь изнутри была подвязана ремнем («рафик» полон той поддельной европейской хлипкости, позабытой) – в точности как тогда. Антон рос болезненным ребенком; Антон вспомнил, как глубокой ночью папа и мама везли его в больницу, напуганные и оттого втройне заботливые; как все они тогда были счастливы; стеноз гортани. Лихо въезжали в Абхазию.
За тебя калым отдам
Солнечная Абхазия – страна экзотических цветов, пальм, хвойных лесов и солнца. Тянется она вдоль побережья Черного моря и защищена цепями Кавказских гор от холодных ветров. Климат влажных субтропиков. Здесь в изобилии растут сочные фрукты, чай и табак, хвойные леса и возможные экзотические растения. Черное море, субтропическая растительность, бурные реки и вершины гор придают Абхазии неповторимую красоту. 300 дней в году здесь светит солнце, согревая своими лучами. Купальный сезон длится с мая по октябрь.
Абхазию называют страной души!
Грянул сабвуфер, так, что «рафик» перекосило, как и лица всех, кто плотно набился в его низенький салон. Залихватская гармонь, начав выводить самые бесхитростные кавказские рулады, невообразимо сочеталась с низкими ударами басов, которые буквально сотрясали хлипенький микроавтобус, заставляли стекла дребезжать. Если еще стекла. Латвийский завод создал эту машину в своих национальных традициях – традициях крохотных домиков с готическими шпилями, крохотных чашечек, крохотных стопочек. Европейское было понято как игрушечное: казалось, что колеса у «рафика» свинчены с детской коляски, в окнах (кстати, стильно скошенных) вместо тяжелого и полноценного стекла угадывался пластик, и было неясно, как могучий водитель вмонтировал такие мощные колонки: куда?.. Тонкое железо просто обтянуто тонким кожзамом, и максимум, что могло нести на себе, – единственный светильник в виде бледного обмылка; тонкое железо выдерживало щедрое кавказское полноголосье на пределе возможного.
Какой забавный «конфликт цивилизаций» в рамках бывшей одной.
Дня через три Антон заметит, что Абхазия – такой же заповедник «рафиков» (в России почти всюду – давно вымерших, так, что на улице вслед обернутся) и «двадцать четвертых» «Волг», как Куба – заповедник пышноамериканских «Бьюиков» и невообразимых Chrysler Windsor 1957. Только в Абхазии еще не научились этим торговать. Не самими машинами. «Торговать лицом».
– А ты знаешь, что эта модель была «официальной машиной» Олимпиады‑80? – спросил Антон.
– Что? – спросила Аня.
Расслышать что-либо не удавалось: к душераздирающим усилиям гармони (раздирающим гармонь усилиям гармони) добавился будто бы не очень трезвый вокал с фальшивым акцентом: «Хороша всем на дива-а-а-а, так горда и красива-а-а-а…»
– Ой, бо-оже, – откликнулась Аня. – Может, еще не поздно вернуться?
«Что же это такойэ-э-э, нет ни сна, ни покойа-а-а-а».
– Спокойно, мать! Назад дороги нет!
– Да уж с этим камикадзе точно.
Водитель лихо выкручивал баранку, и «рафик» пер в гору с удивительной для его латышского темперамента резвостью.
«Вся родня выбирала-а-а-а, кто тебе будет пара-а-а-а-а».
– Шикарная рифма! Выбирала – пара. Блестяще!
– Оставьте свои претензии, Анечка, вы не в консерватории…
«За тебя калым отдам, душу дьяволу продам».
– О, так это про свадьбу, в тему, в тему!
– Давай-давай, запоминай, будет у нас вместо «Белый лебедь на пруду».