Вот тут-то шарм Хрущёва в сочетании с его очень высоким политическим статусом и мог повлиять на позицию маршала Тимошенко. И наверняка повлиял – решающе и трагически. Тимошенко не очень везло в той войне. Двух из трёх бывших Главнокомандующих стратегическими направлениями в 1941 г. – маршалов Ворошилова и Будённого – война уже списала к весне 1942 г. «в тираж».
Оставался Тимошенко, и по-человечески можно понять, как ему не хотелось переходить к обороне, когда в оптику уже можно было разглядеть заводские трубы Харькова. А тут ещё активный нажим Хрущёва. А счёт шёл на дни, а потом уже и на часы…
Но кто мог знать то, что было, по сути, между двумя людьми: главкомом и его членом Военного совета? Если кто и мог, то только независимый от армейского командования орган – Особый отдел Юго-Западного фронта. Объективный взгляд обеспечивали также особые отделы армий, корпусов, дивизий, полков.
А информация от особистов уходила не в НКО и не в Генштаб, а в НКВД, в структуру которого входили Особые отделы. Иными словами, полная, точная, нелицеприятная, то есть объективная информация уходила к Берии. А уж Берия объективно информировал Сталина. И вполне мог что-то записать при этом в личный дневник. И, скорее всего, записал. Вот почему хрущёвцам и здесь нужны были в дневнике лакуны.
С другой стороны, это особое знание Берии, обусловленное его особым системным положением, не могло не вызвать у Хрущёва скрытого раздражения, лишь усиливающегося от того, что внешне он находился с Берией в отношениях чуть ли не приятельских.
Как видим, тайная ненависть Хрущёва к Берии, возникнув, скорее всего, после начала войны, в ходе войны могла лишь окрепнуть.
И наверняка крепла.
Придёт время, и этот фактор тоже окажется для судьбы Берии роковым.
27/V–42
Коба работает как всегда, но видно, что переживает. Подвели Тимошенко и Хрущев. Крепко подвели.
Последнее время у Кобы все время бываю с Георгием[65]. Вячеслава нет, Коба говорит, вы теперь мне главная опора. За этот время мы с Георгием крепко сошлись.
Кручусь хуже как год назад. Кручусь по всем линиям. Коба снова никому не верит, требует, чтобы я каждый день готовил данные по донесениям фронтовых Особых Отделов. Говорит, только от чекистов правды и добьешся (так в тексте. – С.К.). Василевский тоже похвалил. Говорит, ваши Особисты, Лаврентий Павлович, очень нам помогают. Войска не всегда доносят правдиво, а ваши люди информируют точно. Спасибо.
Наконец оценил. Думают, мои ребята только телеги на них пишут. А сами без них как слепые котята. От Селивановского[66] получаю сводки два, а то три раза в день[67].
Хреновые дела.
30/V–42
Сегодня впервые увидел Хрущёва[68]. Был у Кобы. Я его не узнал, лица нет, черный. Скрутило мужика. А подумать, сам виноват. Сказать, обидится. У Мыкыты чувства юмора нет, это я давно знаю. У него юмор амбиция заменяет. А так он товарищ неплохой, мы с ним дружим. Но сейчас лучше не подходить. Он глянул на меня кисло. Даже показалось, зло глянул. Ну, ладно.
9/VI–42
Время пролетает. Каждый день у Кобы, Георгий тоже[69]. Когда был Вячеслав, Коба меньше дергал, а тут на всех совещаниях сидишь. Устаю. Хорошо, Вячеслав уже скоро должен прилететь.
12/VI–42
Вернулся Вячеслав[70]. Коба говорит, было бы другое время, встретили бы как героя из перелета[71]. Рассказывает интересное. Говорит, Америка, это сила. Говорит, знал, что богатая страна, но такого увидеть не ожидал. Хорошо живут, нам так не скоро жить.
А так ничего особого не привез. Главное, Второго фронта не будет. Х…ево нам придется. Они там шоколад нормируют, а у нас хлеба не хватает. Ну, нет так нет. Придется самим