Конечно, некоторые группы были бы отодвинуты, чьи-то узкие интересы могли бы пострадать и не обошлось бы без болезненных изменений в структуре занятости и производства. Но для энтузиастов новой эры эти ограничения были проходящей фазой, почти автоматически исправляемой саморегулированием. Глобализация видилась как путь к всеобщему равновесию, перераспределяя выгоды для многих и компенсируя первоначальные трудности немногих. А Америка, как передовой отряд глобализации, осуществляла бы свое лидерство, усиленная материально и при этом получая моральную поддержку.

Глобализация обладала еще одним преимуществом: она несла с собой оптимизм. После тревог холодной войны и неопределенности, вызванной ее последствиями, глобализация выглядела жизнерадостной и вселяла уверенность в благотворное воздействие динамической взаимозависимости. С энтузиазмом воспринятая президентом Клинтоном, она пробуждала надежду в мире растущей взаимозависимости, идущему по пути многосторонней кооперации «в будущее». Ее наиболее пылкие защитники даже объясняли развал Советского Союза не столько последствиями сталинских преступлений или результатом сопротивления антикоммунистических сил, сколько неудачей советских попыток эффективно соответствовать экономическим и технологическим требованиям нового времени.

И наконец, для глобализации была готова и мощная поддержка не только среди деловой элиты Америки, но и в мире многонациональных корпораций, которая ширилась и росла в ущербные десятилетия холодной войны. Фактически значительная часть этой элиты, озабоченная быстро усиливавшейся в мире социальной и экономической нестабильностью, возлагала большие надежды на то, что единственная оставшаяся сверхдержава примет глобализацию почти как мантру.

Глобализация не сразу стала главенствующим фактором в американском ви́дении мира. Она ускорялась за счет расширения своего пространства, становясь привычным термином среди специалистов по международным делам, воспринятая бесчисленными частными и государственными организациями, постепенно превращаясь в любимую политическую концепцию верящего в свое историческое предназначение американского президента. Таким образом, идея многосторонней кооперации стала опираться не столько на угрозы международной безопасности, сколько на благостные обещания глобальной взаимозависимости.

Уделяя поначалу внимание только экономической перспективе, сторонники глобализации быстро поняли, что ее привлекательность может быть значительно усилена за счет политической составляющей, и тогда было выдвинуто мнение, что глобализация непременно приведет к усилению демократии. И этот логический довод стал особенно полезен, когда критики доктрины утверждали, что она служит средством оправдания максимизации прибыли и инструментом инвестиционной политики в отношении экономически успешных стран с деспотическими режимами. Кровавая бойня на площади Тяньаньмэнь в 1989 году вызвала резкую критику со стороны правозащитников, заявлявших, что энтузиасты глобализации безразличны к правам человека.

Историю развития глобализации нельзя свести лишь к какой-то конкретной и общепризнанной интеллектуальной классике и, конечно, к какому-либо единственному догматическому источнику. Она завоевала признание в основном благодаря пропаганде средствами массовой информации, лозунгам, газетным передовицам, международным конференциям и встречам и изданию книг, предназначенных для общего чтения.

Наиболее заметными были книга журналиста «Нью-Йорк таймс» Томаса Фридмана «Лексус» и оливковое дерево» (