– Почему? – поинтересовалась Мария серьезно. – Раньше считалось, что командир трижды дурак, да?

– Да нет, – рассмеялся Герман. – Просто традиция. Положено так. Было. Не хочется нарушать обычай, раз уж мы возвращаемся. Сдавайте карты, барышня.

«А вот еще одну традицию мы в новую программу не возьмем», – подумал он, решив не рассказывать ребятам совсем уж древнюю легенду про автобус перед стартом. – «Тем более что теперь нас туда не автобусом доставлять собирались, а спецвертолетом. Неудобно получится».

– Прадед, а правда, что раньше космонавты перед стартом… – Кшись внезапно осекся, покраснел и замолчал. – О, смотрите, у меня последняя карта! Все, командир трижды дурак, ложимся спать!

Видимо, двойные традиции помогли: «Белое солнце» и две правильно сыгранные партии в карты обеспечили отличный старт и плавный вход в работу. Невесомость встретила всех троих ласково – редкий случай, не пришлось терять время на адаптацию. Кшись, правда, немного пострадал, но освоился примерно через сутки. Марии вообще не пришлось привыкать, да и сам Герман на удивление быстро вошел в рабочий режим. И с удивлением узнал, что эти окаянные кристаллы и впрямь основная цель миссии. В ИКБ сумели показать, что белок, принявший невозможную в земных условиях конфигурацию, обладает совершенно иными свойствами и на его основе возможно создать эффективную вакцину от того самого фульминантного птичьего энцефалита, который успел погубить значительную часть населения Земли.

В первую ночь на орбите, закрепив гамак на стене модуля, Герман впервые счастливо улыбнулся, засыпая.

Он стоял на ребре открытого люка, глядя на свои ярко-синие ботинки с золотым кантом. Аккуратно запаянные по шву, чтобы обеспечить полную герметичность. Стоял и улыбался. Потому что внизу, по новой, только что открытой планете, ходил Кшись. И под его ногами земля из серой и безжизненной становилась совершенно земной – зеленой и радостной.

Он сделал всего один шаг.

Ноги утонули в мягком зеленом ковре.

«Добро пожаловать на Ка-Ро-Эл-Один», – произнес приятный голос.

Герман улыбнулся еще шире и понял, что просыпаться ему совсем не хочется.

В начале было слово, и слово было в небе, и слово было МАШ.

Обалдевшая Москва таращилась вверх, где по черному небосводу летел квадрат цвета слоновой кости, а на нем ярко горели три красные буквы. По всему городу визжали тормоза, доносились глухие удары металла о металл. Публика на тротуарах стояла, как загипнотизированная.

Жаботинский закрыл окно, вышел в общий зал и рявкнул:

– Внимание! Кто с кем договаривался насчет… – он ткнул пальцем в потолок. – Звоните, обещайте денег, обещайте что угодно, но пусть забудут про нас. И пусть сотрут наш пресс-релиз. Его не было. Ничего не было. Мы в этом не участвуем. Мы знать не знаем компанию «ПАКС» и вообще не интересуемся космосом. Как созвонитесь – бегом по домам и сидеть тихо! И не дай бог…

– Ину! – крикнули ему в ответ.

Он бросился к окну.

В вечернем небе над столицей висело новое ярко-красное слово.

И слово было ИНУ.

Жаботинский застонал.

Он в общем и целом сразу понял, что никакое это не начало, а форменный конец. Да такой, что загляденье просто. Случаются концы бесславные, а наш – с поистине космическим размахом. Гроб с музыкой. Пафосный, даже в некотором смысле изысканный конец деловой репутации рекламного агентства «А1» и его директора персонально. Годы пройдут, а коллеги будут говорить: «Помнишь, как накрылся Саша Жаботинский? И ведь неглупый был мужик…»

За тридцать лет в рекламе Жаботинский научился самые невероятные проколы выставлять подвигами, но тут он просто не видел шансов.