Добавляло мрачных предчувствий и враждебно-отстраненное отношение сопровождавшего эшелон конвоя «марсиан». Нет, эти закованные в тяжелые доспехи суровые воины, лица которых закрывали маски, требовались не для того, чтобы предотвращать побеги. Немецких солдат и офицеров предупредили, что любой из них может бежать в любое время, и гнаться за ним никто не будет, но только пусть потом беглец, оказавшийся в застенках «Смерша» или в руках злых местных жителей, пеняет только на себя. «Марсианский» конвой был необходим для того, чтобы обозначать принадлежность эшелона к Экспедиционному корпусу, что дает ему права экстерриториальности, а также для предотвращения инцидентов с представителями местной власти, в том числе с чересчур ретивыми сотрудниками НКВД.

В то же время находившийся в том же эшелоне генерал от инфантерии Вальтер фон Брокдорф-Алефельд пребывал во вполне сносном состоянии духа и даже старался приободрить своих подчиненных. При этом никто не знал, что этот совсем еще не старый пятидесятитрехлетний человек испытывает ужасные ревматические боли, особенно обострившиеся у него с началом русской зимы. А он страдал, мучился и не подавал виду, чтобы все подчиненные видели, какой у них бодрый и деятельный командующий. Генерал терпел боли, почти не прибегая к лекарствам, в том числе и потому, что не хотел становиться наркоманом подобно Герингу. На то время единственным сильным болеутоляющим в Европе был морфий, а с этим веществом шутки плохи, зависимость от инъекций проявляется почти сразу. И неизвестно еще, что хуже: постоянно терпеть боль или же попадать в зависимость от очередного укола или таблетки.

И вот сейчас, разглядывая темную громаду, угрюмо возвышающуюся на фоне постепенно светлеющего серого неба, вслушиваясь в странные, ни на что не похожие, звуки расположенного поблизости аэродрома «марсиан», генерал ощущал странную смесь волнения и усталости. Он, как Моисей, подвел свой народ к окраине безжизненной пустыни, но мир, скрывающийся за этой мрачной громадой, являлся для него полной неизвестностью. Восемьдесят лет тому вперед… Он знал, что Германия, пусть и с несколько уменьшившейся территорией, урезанная в пользу Польши, Франции и Чехословакии, все еще существует на карте Европы, но не мог представить себе, какой стал его Фатерлянд за эту пропасть лет. Аристократ и монархист, он с тяжелым чувством в душе предполагал, что раз в Германии не была реставрирована монархия, он может увидеть некую реинкарнацию Веймарской республики – то есть самую гадкую и продажную вариацию государственного устройства, какая только может существовать в этой стране.

Тут надо сказать, что Вальтер фон Брокдорф-Алефельд никогда не был убежденным нацистом (и неубежденным тоже), и всю свою карьеру служил Германии, а не кайзеру и фюреру. История с заговором тридцать восьмого года[8] сошла ему с рук только потому, что Гитлер, опьяненный успехом своего Мюнхенского шантажа, не стал обращать на заговорщиков серьезного внимания. В противном случае ему пришлось бы вырубить как раз ту лучшую часть военной касты, которую он планировал поставить на острие будущей войны. Но служа Германии, честный служака тем самым покрывал те зверства и преступления, какие творил в оккупированной Европе нацистский режим. Возможность капитулировать не перед большевиками, а перед пришельцами из будущего воспринималась им как своего рода достойный выход из нравственно сомнительной ситуации. Теперь он будет служить Германии без Гитлера и, более того, спасет от страшной гибели своих подчиненных. Но тут, на пороге вечности, его вдруг охватили смутные сомнения, как примут на ТОЙ стороне его поступок и не назовут ли его предателем германской нации.