— Вы что первый раз в открытой одежде на улице были? — скептически спросил я. Девушка кивнула не открывая глаз. — И решили раздеться в мае, в самое пекло и проходить так несколько часов?

Она снова кивнула, из под сомкнутых век потекли слезы. Я коснулся ее лба — температура.

— Встать можете?

— Ничего не могу, — обреченно простонала Лилия.

Насколько ей херово должно было быть, если она это признала. Я подхватил ее на руки, невероятно легкую, Лилия застонала — от прикосновений к коже было больно. Открыл дверь в ванную, и усадил ее прямо в ванну. Она округлила глаза порываясь встать.

— Да не буду я вас раздевать, сами переодевайтесь, спина в норме, наверное…прохладная вода успокоит ненадолго.

Настроил воду, чтобы не струя была послабже, и аккуратно принялся ополаскивать девушку. Она ревела — наверное, от стыда. Дура. Колени свои красные к груди поджала и плачет молча. Мокрая ткань к лопаткам прилипла. Закончил, пошел в комнату распахнул створки гардероба. Гардероб огромный, занят процента на три. Нашел еще одну футболку и трусы, отнес в ванную.

— Одевайтесь, — сказал, понимая, что помочь она не позволит, скорее умрет от боли. — Я сейчас.

В том году моя Роза обгорала, у аптечке могла остаться мазь. Вывалив все содержимое коробки на стол, я ее нашёл. Еще жаропонижающее и стакан воды, запить. Когда вернулся Лилия неловко и шипя от боли натягивала футболку. Ничего лишнего я увидеть не успел. Протянул таблетку и стакан, дождался пока выпьет. Ее ощутимо покачивало, еще и не ела ничего сутки, идиотка. Я поневоле ощущал злость на нее.

— Ложитесь, — почти рявкнул я. — На живот!

Она попыталась накрыться простыней, я ее отобрал, перевернул ее на живот. Ожоги были настолько сильны, что на внутренней стороне бедер красовалась даже цепочка волдырей. И моя жена молча лежала терпела сутки. Я зачерпнул мазь из баночки, коснулся кожи, Лилия пискнула и попыталась отодвинуться.

— Будет же сопротивляться, я вас свяжу, — пригрозил я.

Поверила, больше не шелохнулась, только вздрагивала, когда наносил мазь на особо болезненные участки. Попа, о которой недавно мечталось обгорела тоже, но касаться я ее хотел не так. Проводил пальцами по ягодицам и бедрам, почти до самой кромки нижнего белья, Лилия замирала, казалось не дышала даже. Ей было больно, волдыри на бёдрах нисколько не возбуждали, но эрекцию это не заботило. Закончил сзади, велел переворачиваться, на спину. Хорошо, что глаза ее зажмурены — не увидит натянувшиеся в области паха шорты. Спереди я мазал гораздо скорее, да и вид ее — ошпаренная кипятком мученица, попавшая в руки у дьяволу поспособствовал отрезвлению мыслей. Если бы я пришёл к ней ночью, отдавалась бы она так же — с зажмуренными глазами и стиснутыми зубами.

— Сейчас суп принесу вчерашний, — строго сказал я. — Нужно будет съесть до конца. И таблетку оставлю на тумбочке, если температура поднимется снова.

Лоб потрогал — спадает. Пошел за супом, злой уже на себя — мать Тереза, блин.

15. Глава 15. Лилия

Меня не учили верить в Господа. Любить его. Единственное, с чем справились отец, и бабка, что смотрела за мной несколько лет, это привить мне страх. Бояться кары Господа, его гнева, ждать возмездия за свои поступки.

И сейчас я поневоле отбросив остатки здравого смысла и рациональности размышляла о том, что меня постигла кара. За то, что вышла на улицу в неглиже, отбросив воспитание и привычки. За то, что излишне позволила себе радоваться, а местами — даже счастливой быть. Мне было больно. В моей жизни случались болезни и травмы, но ничего не могло сравниться с тем, что я испытывала сейчас. Моя кожа горела. Даже прикосновение ткани к ней причиняло боль. На бедрах, там где кожа тоньше и нежнее наливались пузырями волдыри. Меня тошнило, а в голове словно стая ворон билась , громко каркая и недоумевая, как их туда занесло. Я была дезориентирована настолько, что позволила делать Муратову все ЭТО. Вспоминая об этом просто в жар бросало, хотя я и так вся красная была.