– Спишь?

– Нет, конечно.

– Ну тогда пошли, чаю попьем. Луну только верни на место.

– Соня уснула, а луна звенит. Разбудим. Погодите полчаса. Луна уже сдувается. Как только лопнет, я сразу пол замету.

– Хорошо. За пельмени, кстати, спасибо. Как в Шварце у тебя дела?

– Савва Севастьянович, вы меня с Павлом не путаете? Проблем нет. Учеба идет по графику.

– А остальное – тоже по графику? Ты у нас всегда такая строгая или только при исполнении?

– А вы меня хоть раз при исполнении видели?

– Я тебя на мирской работе видел. В приемном покое и в родильном блоке. Часто в окна не заглядывал, но иногда приходилось.

– Ну и как? Довольны?

– Смотря чем. Работала ты много, на износ. На пенсию, наверное, не вышла. Сразу на тот свет, причем прямо на рабочем месте. Так?

– На ночном дежурстве.

– Ну видишь, угадал. В душу я к тебе не загляну, буду версии строить. В порядке бреда. Счастья в личной жизни у тебя с тех пор не было, а вот в общественной все сложилось. Дружинницей была. Активисткой, как раньше. Работала достойно, но как автомат. План выполняла, а сама была неживая. О себе хоть раз думала?

– А зачем?

– Понятно. О чужих бедах всегда думать легче. Значит, вкалывала ты до потери памяти и пульса. Результатом довольна?

– Была бы недовольна – не вернулась бы. – Она перестала чеканить слова. Посмотрела очень внимательно: не на Савву Севастьяновича, а на надраенный кран кухонной мойки. Ему и призналась: – Я завязать не смогла. Хуже алкоголика. Думала, что ваше… мое… что суть потом отпустит. Через десять лет, через сорок. А она во мне сидела все это время. Мне проблемные роженицы, из патологии, на обходе рассказывали, как бутылку или шприц во сне видят. А мне они сами снились. Как я им жизнь лечу. За минуту, за две – этой травой-муравой. Понимаете? Раз я про свою суть знаю, то не надо делать вид, что ведьмовства нету. Его использовать надо. Для пользы общества. Савва Севастьянович, ведь зло – это болезнь. Его лучше лечить. Постепенно, по схеме. А не ампутировать, как…

– Как Афонька тогда сделал?

– Как опухоль. Сперва облучать, убирать дурное. А только потом резать, объясняя, что делаешь. Спасать мирских, а не…

– Логично. Понял. Вопросов больше не имею. А у тебя вопросы есть?

– Почему вы меня для этого дела выбрали? Это за то, что я бездействовала? Если надо искупить вину трудом, то, сами понимаете, я готова. Или вам нужны какие-то мои личные качества? У вас в подчинении вся Москва, а в знакомых – все Сторожевые, наверное. А вы берете практически девочку с улицы и…

– Ты со мной так разговариваешь, будто в больнице прием ведешь. Привыкла командовать, правда?

– Люблю, чтобы все по инструкции было. Или по закону.

– Ну вот поэтому я тебя и пригласил. Мне свежая голова нужна. Причем внимательная, знающая, как и что должно быть по инструкции. Мы двести лет в одном жюльене варимся, надоели друг другу до свинячьего визга. А ты чужак. И про то, кто против кого дружит, не в курсе. Очень удобно.

– Извините, что перебиваю, Савва Севастьянович. Но ведь у Озерной есть точно такой же чужак. Муж. То есть вам надо мной силы уравновесить?

– Любопытная версия. Но, что касается тебя, то есть еще один довод. У тебя больше родных не было, но вот, скажем, кого-то из коллег никогда не оперировала?

– Я поняла, что вы имеете в виду. Я могу смотреть на ситуацию объективно. Примерно как вы на мирских. Без сантиментов.

– Правильно. Только смотреть будешь не на одну Озерную, а на всех нас. Хочешь, недостатки ищи, хочешь – достоинства. Мы тебе как пациенты будем. Наблюдай. Следи за курсом лечения и соблюдением режима. Нравится аналогия?