Точно так же боевая реальность вносила коррективы в уже набранный на учениях опыт – и если мы еще можем проследить изменения организационной структуры под влиянием опыта боевых действий, то изменение личного (в том числе и плохо вербализуемого) опыта солдат и офицеров отследить крайне трудно. Можно лишь констатировать, что тактика блицкрига была гибкой и постоянно менялась как под воздействием полученного опыта, так и под влиянием меняющейся обстановки.

Увы, чтобы руководство Красной Армии до конца осознало ограниченность возможностей танков и определило, каким должен быть баланс пехоты, транспорта, артиллерии и бронированных машин, также требовался боевой опыт. Причем приобретенный не в специфических условиях Испанской войны, конфликта на Халхин-Голе или боев по прорыву «линии Маннергейма», а в обстановке классических маневренных действий.

Сообразно полученному опыту менялась и структура танковых войск. Это происходило как в вермахте, так и в Красной Армии. И в обоих случаях изменения были однонаправленными – уменьшалось количество танков, увеличивалась относительная численность артиллерии, транспорта и возимой пехоты. Очень часто встречается мнение о том, что недостаток танков в немецких танковых дивизиях сильно снижал их боевые качества. Однако в моторизованных дивизиях у немцев танков вовсе не имелось – и почему-то никто не воспринимает их как «неполноценые». Наличие или отсутствие танков значительно влияло лишь на возможность выполнения наступательных задач, причем в достаточно узком диапазоне условий. К примеру, как уже указывалось выше, для прорыва хорошо организованной обороны в первом периоде войны немцы свои танки старались не применять. В позиционной обороне танки также играют минимальную роль – для нее гораздо важнее общая численность войск, артиллерийская поддержка и масштабы подвоза боеприпасов. Последний критерий, кстати, является универсальным – наличие еды, патронов и снарядов гораздо важнее числа солдат, пушек и танков.

Иногда приходится слышать, что главным условием успешного блицкрига была хорошая связь, и именно поэтому возможность вести молниеносную войну «по немецкому образцу» – по крайней мере в первый период Второй мировой – имели только сами немцы.

Заметим, что этот тезис сам по себе уже противоречит легенде о «бедности» вермахта, которая якобы помешала оснастить его тем или иным видом оружия или снаряжения. Но, как мы уже отмечали выше, никогда не бывало, чтобы какая-то техническая или теоретическая новинка могла бы сама по себе переломить ход войны.

Любая попытка сделать ставку на «чудо-оружие» в ущерб остальным видам вооружений либо боевой подготовке неизбежно приводила к провалу Исход противостояния всегда определялся общим техническим уровнем вооружения и оснащения, а также ресурсами сторон, в случае же их примерного равенства на первый план выходили подготовка и военное искусство противников.

Точно так же в каждой отдельной операции исход определялся комплексом факторов, из которых наиболее значимыми являются общая численность войск, их техническое оснащение и система управления. Связь же является лишь одним из элементов системы управления войсками, весьма важным, но мало что решающим среди комплекса остальных. И что с того, что штаб 6-й немецкой армии получил известие о начале советского наступления под Сталинградом уже через полчаса, если начиная с 20 ноября 1942 года немцы не имели информации о состоянии своих коммуникаций! Немецкое командование могло получать полную информацию о положении на участке прорыва – но в течении некоторого времени оно не знало, и не могло знать, что творится в его собственном тылу, как далеко продвинулись прорвавшиеся советские войска, куда они направляются и какова их численность. И все это время наступающие части Красной Армии могли действовать по первоначальному плану, не скованные необходимостью реагировать на непредусмотренные действия противника. Таким образом, связь отходила на второй план, заменяясь «домашними заготовками», помноженными на инициативу.