Так писали комсомольские поэты 1930-х, это было общим настроением – речей, статей, собраний.

Для людей той поры «незабываемый 1918-й» был ещё не историей, не прошлым – он полыхал заревом, зовущей вперёд датой революционного календаря.

Именно в восемнадцатом ленинская мечта о «Всемирной Советской социалистической республике» предстала явью. Обстановка благоприятствовала: Красная Бавария – над трупом Германии, охваченная забастовками Европа… Но главная надежда была на внутренний резерв: в 1918-м боеспособная Красная Армия уже была создана. «Пускай горит! Пускай пожар кругом!.. Даёшь Варшаву! Бьём Берлин!» – ревели завтрашние освободители человечества. Казалось, вот-вот… Но пока не вышло: роковой ошибкой стал поход на Польшу, крушением надежд на мировую революцию представал нэп.

Впрочем, представал напрасно: ни Основатель, ни Верный Ученик от своих планов не отказывались ни на секунду. Выполнялись, ценой десятков миллионов жизней, чудовищные пятилетки. Ютящиеся в бараках «души населения» производили чугун и сталь – для нужд светлого будущего. И к лету 1941-го у СССР будет почти 24 тысячи танков (для захвата Европы с избытком хватило бы трети).

В конце 1930-х казалось: время пришло, история опять двинулась по прежнему кругу – с новой силой. В Германии опять у власти пролетариат, пала (наконец!) ненавистная Польша. (Зато СССР обзавёлся весьма протяжённой границей с завтрашним агрессором вместо буферной зоны.) Тогда о «гренадской волости» лишь мечтали – теперь заполыхало и там: война в Испании была новой пробой мировой революции. Но не получилось – отсюда и истошная (при сильных симпатиях к Гитлеру) ненависть к Франко в Советском Союзе тех лет.

Терминология после II мировой войны умышленно спутана, даже для названия гитлеровской национал-социалистической партии придумали уродливое словообразование: «национал-социалистская». В СССР нельзя было даже на речевом уровне допустить, что у Гитлера был социализм. А вот тогда, в 1939-м, терминология была совсем иной: на чём свет стоит, кляли фашизм и приветствовали немецких социалистических товарищей. «Майн Кампф» менее чем за два года выдержала в СССР два издания.

Борцы с «англо-американской плутократией» и враги «мирового капитализма» прекрасно нашли общий язык, общей была у них и цель: завоевание мира. На политическом уровне Сталин свои планы тщательно скрывал. А на идеологическом – не мог: надо же было воспитывать народ для грядущих битв. И воспитание удавалось. «Задохнувшись Интернационалом/Упасть лицом на высохшие травы» вновь мечтали кровавые романтики-энтузиасты. Где, интересно, они опять собрались «Интернационалом» захлебываться? На полях «Великой Отечественной»? Защищая «Родину-мать»? Впрочем, строго говоря, искать общий язык коммунизму и нацизму и нужды не было. Возьмите первое, ещё не вычищенное собрание сочинений Ульянова-Ленина. Среди отборной ругани в адрес чужих, не из собственной партии, социалистов вы неожиданно встретите дифирамб: вождя привело в восторг сочинение немецкого теоретика по национальному вопросу. Фамилия теоретика-социалиста – Штрассер. Да-да, тот самый, прирезанный Гитлером в «ночь длинных ножей». Не сделай Штрассер ставку на Эрнста Рема, конкурента фюрера, – именно он, а не бездарный Розенберг был бы кандидатом на нюрнбергскую виселицу как выдающийся нацспециалист.