– Здравствуйте! Ну, как вы себя сегодня чувствуете? Все еще не очень? Ничего, сейчас мы вас посмотрим, сменим компресс…

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери.

– Смотри, Эрик, это делается так… а потом вот так… придержи-ка… запомнил натяжение?

– Да, наставник.

– Вот и отлично, – коротко кивнул гном. – Узел.

– Вот так? – осторожно спросил Эрик.

– Чуть крепче. Да. Хорошо.

Когда знаешь, что ищешь, что хочешь заметить, обычно раньше или позже замечаешь. Когда смотришь в глаза человека, зная, что это – чудовище, чутко прислушиваешься к его дыханию, к шороху незримых когтей, ловишь даже самые малейшие движения его тени… если знать, где прячется чудовище, раньше или позже его увидишь. Едва заметные движения рук, губ, выражение лица, внезапный блеск полуприкрытых веками глаз… и вот на короткий миг мелькнула чешуя, блеснула в свете луны и тотчас скрылась…

«Я знаю, что ты чудовище, я так хорошо это знаю, почему же я этого не вижу?!»

Больные перелистывались, как страницы книг. Как переплеты, открывались и закрывались двери. Больные были такими разными, но у них у всех было нечто общее. Они все нуждались в помощи улыбчивого коротышки с решительным взглядом.

«А и большая же у наставника библиотека!»

«Правильно ли я поступил, когда притащил его сюда?» – думал Шарц, доставая красивую деревянную шкатулку, в которой хранились копии нарисованных Эриком картин. Теперь к ним прибавились новые, нарисованные просто карандашом, но оттого не менее прекрасные.

«Смогу ли я помочь этому несчастному мальчишке или только хуже сделаю?»

«Мне так хочется, чтобы он наконец осознал свой дар. Потому что это неправильно, когда человек, коему богом дано быть потрясающим сказителем и художником, занимается разведыванием чужих секретов. Грешно заставлять копаться в чужих грязных тайнах того, кто может создавать свои бесконечно прекрасные тайны. Создавать и дарить их людям».

«Пока я, похоже, достиг лишь того, что он боится меня пуще всех своих начальников, вместе взятых. Да еще и сумасшедшим считает. Хорошо это или плохо? И что он предпримет, чтобы вернуть то, что у него было отнято? То, что у него отнял я».

«Жаль, что он не понимает, сколько у него было отнято До меня. И уж тем более не поверит, что я хочу ему это вернуть. Я разрушил его жизнь, он видит лишь это…»

«Как бы ему объяснить, что я ломаю кости лишь потому, что они криво срослись после первого перелома, и лишь затем, чтоб наложить лубки и срастить их вновь, уже правильно?»

«Знаю ли я сам, как правильно? Ох, я бы хотел верить в это!»

«Странно, что он так стыдится своих картин и сказок. Он, конечно, может и не знать, насколько они хороши. Но не может же быть, чтобы ему внушили, будто его дарование – это нечто постыдное! Бред. Ни одна сволочь не могла… А если все-таки… если все-таки такая сволочь нашлась… что ж, мне придется кого-то убить. Медленно и с особой жестокостью. Чтоб другим неповадно было».

«Поговорить бы с ним по душам. Честно. Откровенно…»

Вот только он вряд ли поверит, что такое возможно.

«Или… просто не трогать его. Пусть живет, на лекаря учится… Олдвик такое замечательное место, в нем так много по-настоящему хороших людей… вряд ли есть лучшее лекарство, чем хорошие люди. Правда, действует оно медленно, зато наверняка».

– Полли, как ты думаешь, ничего, если Эрик поселится рядом с нами.?

– Рядом с нами? – переспросила Полли, отрываясь от прекрасного рыцаря на вздыбленном коне, которого она вышивала вот уже вторую неделю, скопировав его с картинки Эрика.