– Брэд! – пробормотал он. – Это ты, Брэд?

– Я, я, не волнуйся. Сейчас я тебе помогу.

– Уже скоро, – зашептал он. – Времени в обрез.

– Что скоро?

Но он не ответил. Его одолел приступ удушья. Он силился что-то сказать и не мог, слова душили его, застревали в горле.

Я вскочил, кинулся в гостиную, зажег свет у телефона. Второпях, бестолково и неуклюже стал листать телефонную книжку, все время подворачивались не те страницы. Наконец я отыскал номер доктора Фабиана, набрал и стал ждать: в трубке раздавался гудок за гудком. Хоть бы старик был дома, хоть бы не укатил куда-нибудь по вызову! Если его нету, никто не отзовется, на миссис Фабиан надеяться нечего. У нее жестокий артрит: она еле ползает. Доктор всегда старается залучить кого-нибудь, чтоб присматривали за ней, когда его нет дома, и отвечали на звонки, но это ему не всякий раз удается. Миссис Фабиан – старуха нравная, на нее не угодишь, и сносить ее придирки никому неохота.

Наконец доктор снял трубку, и у меня гора с плеч свалилась.

– Док, – сказал я, – у меня тут Шкалик Грант, с ним что-то неладно.

– Пьян, наверно.

– Да нет, не пьян. Прихожу домой, а он сидит у меня на кухне. Его всего скрючило, и он что-то лопочет.

– Что же он лопочет?

– Не знаю. Говорить не может, лопочет не поймешь что.

– Хорошо, – сказал доктор Фабиан, – сейчас приеду.

Надо отдать старику справедливость: на него можно положиться. Днем ли, ночью, в ненастье ли – никогда не откажет.

Я вернулся в кухню. Грант перекатился на бок, он по-прежнему держался обеими руками за живот и тяжело дышал. Я не стал его трогать. Доктор скоро будет, а до тех пор я ничем не могу помочь. Уложить поудобнее? А может, ему удобней лежать на боку, а не на спине?

Я подобрал металлический предмет, который выпал у Гранта из кармана. Это оказалось кольцо с полудюжиной ключей. На что ему, спрашивается, столько ключей? Может, он их таскает для пущей важности – воображает, будто они придают ему веса?

Я положил ключи на стол, вернулся к Шкалику и присел подле него на корточки.

– Я звонил доку, Грант, – сказал я. – Он сейчас приедет.

Шкалик, кажется, услыхал. Минуту-другую он пыхтел и захлебывался, потом выдавил из себя прерывистым шепотом:

– Больше помочь не могу. Ты остаешься один.

У него это вышло далеко не так связно – какие-то клочки, обрывки слов.

– Про что это ты? – спросил я, как мог мягко. – Объясни-ка, в чем дело.

– Бомба, – сказал он. – Они захотят пустить в ход бомбу. Не давай им сбросить бомбу, парень.

Не зря я сказал доктору Фабиану, что Грант не говорит, а лопочет.

Я вышел к парадной двери поглядеть, не видно ли доктора, и тут он как раз показался на дорожке.

Он прошел вперед меня в кухню и постоял минуту, глядя на Шкалика сверху вниз. Потом отставил свой чемоданчик, тяжело опустился на корточки и повернул Гранта на спину.

– Как самочувствие? – спросил он.

Шкалик не ответил.

– Глубокий обморок, – сказал доктор.

– Он только что со мной говорил.

– Что же он сказал?

Я покачал головой:

– Да так, чушь какую-то.

Доктор Фабиан вытащил из кармана стетоскоп и стал слушать сердце Гранта. Потом вывернул ему веки и посветил в глаза. Потом медленно поднялся на ноги.

– Что с ним? – спросил я.

– Шок. Не понимаю, в чем дело. Надо бы свезти его в Элмор, в больницу, и там обследовать по всем правилам.

Доктор устало повернулся и побрел в гостиную.

– Где у тебя телефон?

– В углу, возле лампы.

– Позвоню Хайраму, – сказал доктор. – Он отвезет нас в Элмор. Гранта уложим на заднее сиденье, я сам тоже поеду, пригляжу за ним.

На пороге он обернулся:

– У тебя найдется парочка одеял? Надо его укутать потеплее.